«Один день в Макондо» начинается в тринадцать часов пополудни и заканчивается
после десяти вечера, поставлен по произведению писателя N, хорошо известного
читающей публике, раскрывать имя которого по настоянию наследников запрещено,
поэтому будем называть его просто Автором. Сценическая композиция и постановка
Егор Перегудов. Художник Александр Боровский. Художник по свету Дамир
Исмагилов. Музыкальное оформление Григорий Гоберник. Студия театрального
искусства. Премьера 15.12.2018
Жизнь и судьба четырех поколений семьи Хосе, основателя городка Макондо, и его
жены Урсулы — сюжетная основа постановки. Хосе — не от мира сего, фантазер –
изобретатель – мечтатель: увидев впервые в жизни привезенный табором
странствующих цыган лёд, загорелся странной идеей сделать из него дома, чтобы в
Макондо было не так жарко. Артист Лев Коткин, играющий Хосе, говорит напевно,
часто патетически, страстно, как человек, обуреваемый чувствами и стремлением
познать сущность бытия. Любовь к Урсуле станет для него испытанием и знаком
судьбы. Урсула (Мария Корытова) — двоюродная сестра Хосе, и их союз с самого
начала несет грех кровосмешения. В надежде избежать рождения детей-уродов Урсула
надевает средневековый «пояс невинности», и лишенный супружеской близости Хосе
становится объектом насмешек. Оскорбленный Хосе убивает Пруденсио и будет
страдать от этого до конца дней своих, пока друзья не встретятся на небесах,
обнимутся и простят друг друга. Пояс Урсула снимет и подарит супругу двух сыновей
и дочь, еще одна девочка станет их приёмной дочерью. Сыновья воспримут от отца
склонность к возвышенным устремлениям, но их личная жизнь будет трагичной.
Дочери влюбятся в одного молодого человека, но ни одна не станет его женой.
Марии Корытовой предстоит пройти длинный жизненный путь своей героини — от
юной девушки до прабабушки. Актриса делает это поразительно, изобретательно и
тонко, как художник-импрессионист не-большими красочными мазками создаёт
сюжет своей картины.
В образе цыгана Мелькиадеса в спектакле появляется Автор — создатель будущего,
он возглашает, что первый из рода будет привязан к дереву, а последнего съедят
муравьи. Режиссёр Егор Перегудов это предсказание подробно воплощает на сцене,
при этом его персонажи отказываются слепо следовать указаниям сверху, их ведут по
жизни любовь и страсть. В финале спектакля Мелькиадес возвестит о судьбе
последнего жителя Макондо как единственного, рожденного по любви, но зритель
знает, что все герои рождены благодаря страсти, наивысшей форме любви. Спектакль
предъявляет силу этой любви, обнажая умозрительную тщету Автора.
Небесное измерение жизни вполне реалистично: умирая, герои перебираются на
металлические мостки, зависшие под портальной аркой, и так остаются с живыми.
Проясняется главное: то, что Автор считал роком для своих героев, было их
спасением. Чехов умер не от чахотки, он ошибся в диагнозе, и умер от надорвавшегося
в юности сердца, ему не хватило радости жизни.
Пространство и время — герои спектакля, так осязаемо их присутствие.
Пространство сцены — пустая кирпичная коробка. А. А. Михайлова писала о
спектаклях Давида Боровского, что художнику было необходимо всё меньше средств,
чтобы сказать в каждом последующем спектакле всё больше. Александр Боровский
идёт той же дорогой. Мир фантазии и утопии сценограф погружает в реальность
сценической коробки. Дом Хосе Буэндиа возводят из черных кирпичей, стены можно
собрать и разобрать-разрушить, в стенах окна и дверные проёмы, которые играют свои
роли, как и черные металлические мостки. Открывающиеся ставни окон в правой
стене коробки, люк-провал в центре планшета — «волшебный» цыганский шатер, где
показывают простодушным зрителям «необыкновенный» лед, куда завлекают
«летающим одеялом» с миловидной девушкой, готовой за двадцать песо «полетать» с
каждым желающим; на авансцене — длинный стол, за которым собирается семейство
Хосе-старшего и который опускается «под землю»… все эле-менты оформления, все
детали готовы к преображению. Большое окно со ставнями, архитектурная
принадлежность зрительного зала, становится окном в квартире полковника
Аурелиано-Буэндиа, в которое он будет мочиться на пришедших почитателей его
заслуг.
Картины, возникающие из черной темноты, живут в сложной партитуре движения,
изменения, нарастания и угасания, кажется, невидимый светописец Дамир Исмагилов
дирижирует своей палочкой, расставляя важные акценты и задавая темпы этой музыке
света. На свет в окнах смотрели герои в финале чеховских «Трех сестер» в постановке
Сергея Женовача. С этого света из окон начинается «Один день в Макондо».
Драматическое действие укутано эксцентрикой, смелыми акробатическими этюдами,
щедро декорировано юмором и всему этому помогает изобретательность художника.
Во второй части спектакля сценография становится еще лаконичнее, и минимальными
средствами создается завораживающее пространство эпического повествования.
Притягательная загадка постановки Егора Перегудова в создании ощущения живого
времени, его быстротечности и его бесконечности. Время то останавливается,
замирает, то неудержимо ускоряется, сопрягаясь с чувствами героев. День вбирает в
себя целую жизнь, от рождения до смерти, и в этой сверхплотности событий
поворотные мгновения их судеб высвечиваются особенно ярко и пронзительно.
В финале первой части спектакля все события как бы в рапиде пройдут перед
зрителями в обратном порядке от конца к началу. Пантомима «Одиночество любви»
представит события укрупненные памятью и потому покоряюще поэтичными.
Режиссёр словно ставит наглядный квантовый опыт обратимости времени. И в этом постоянном движении-изменении возникает и существует мир Макондо. Что есть причина, а что следствие очередного события — этот выбор должен делать зритель, ведомый режиссером. Особая ритмика действия связана и с вставными музыкальными номерами, исполняемыми бродячим музыкантом Франсиско по прозвищу Человек (Дмитрий Липинский) и героями спектакля.
Река времён в своём стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остаётся
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрётся
И общей не уйдёт судьбы!
Г. Р. Державин, Ода, 1816.
Постановка Егора Перегудова неожиданно вносит в наше время дух романтического
события и героев-романтиков. Этот романтизм существует в тонком единении с
выверенной конструктивистской формой, художественной образностью
психологического импрессионизма и полифонией музыки. Хочется говорить о
рождении нового театрального языка, за которым академические традиции.
Актерский ансамбль — неоспоримое достоинство спектакля, каждый из участников
запоминается «лица, не общим выражением». Это школа Женовача, она так
основательна и овеяна духом свободного творчества, что его ученики способны
взаимодействовать с эстетически смелой режиссурой, обогащая её и усиливая. Многие
актёры играют две роли, и это им превосходно удается. Не могу не назвать молодых
актрис, которые актёрским изяществом буквально покорили весь зал. Это прежде
всего Екатерина Копылова в роли Амаранты, одна из безусловных удач спектакля,
Елизавета Кондакова (Ребекка), Катерина Васильева (летающее одеяло и блестящая
правнучка Мэмэ), Дарья Муреева (жена полковника), Варвара Насонова (хозяйка
заведения) и Татьяна Галицкая (гадалка).
Из всех персонажей спектакля один Мелькиадес (Автор) держится обособленно,
полеты во сне и наяву наблюдает со стороны. Нодар Сирадзе точно выполняет
режиссерские указания, отправляя в мир свои изречения, но оракул случайный
элемент в мире Макондо. Макондо не поддается умозрительным сентенциям и летит
своей дорогой в пространстве и времени, как летит в безбрежности вселенной наша
Земля, завораживающе красивая и бесконечно одинокая.