“Экран и сцена” уже неоднократно писала о проекте РАМТа “Молодые режиссеры – детям”. Весной будущего года все его спектакли покажут на фестивале “Золотая Маска” в номинации “малая форма”.
Мы решили побеседовать с одной из участниц проекта, постановщиком спектакля “Бесстрашный барин” – Марфой Горвиц-Назаровой.

– У вас за плечами уже два высших образования. Любите учиться?
– Люблю. Я очень рано поступила в Щепкинское училище, в 15 лет.

– Как это вас приняли?
– Я пошла в школу с пяти лет и сразу после окончания попала в “Щепку”. Когда в девятнадцать лет я ее закончила, у меня было ощущение, что это лишь подготовительные курсы. Ощущение, что нужно учиться дальше. Поэтому я немного помыкалась, поиграла в разных театрах, чуть не разочаровалась в профессии и поступила на актерско-режиссерский курс в РАТИ-ГИТИС к Сергею Васильевичу Женовачу.

– Вы мечтали о режиссерской карьере?
– Никогда не хотела учиться режиссуре. Но мой театральный опыт был таков, что мне казалось стыдно и жалко тратить на плохой театр свою жизнь. Для меня решающую роль сыграла личность моего мастера. Я думала, что если заниматься театром, то только таким, каким его видит Женовач. Скорее всего, если бы я не поступила тогда на режиссуру, то не занималась бы сейчас театром вообще.

– Я впервые видела вас на сцене в “Захудалом роде” в Студии театрального искусства и поразилась, как вы бесстрашно бросились играть этот ввод. Ведь роль княжны Веры очень сложна во многих отношениях. Неужели вы решили “завязать” с актерской профессией?
– Никаких табу нет. Я продолжаю играть в “Захудалом роде”, пусть раз в месяц, но я получаю от этого колоссальное удовольствие. Всего успеть невозможно, да и Сергей Васильевич всегда настаивает на том, чтобы мы занимались своим прямым делом.

– Когда ваша компания вступила в рамтовский проект, насколько вы были свободны в выборе материала?
– Все было по желанию. Но в моем случае сказка Афанасьева – моя курсовая работа, когда мы все делали русские народные сказки. Так что наработки были.

– Откуда у вас интерес к фольклору?
– От отца. С детства было некое влияние. Дома, на прогулках в парке папа всегда читал мне стихи Пушкина, сказки Ершова, Аксакова, Бажова, Шергина.

– Самое время напомнить тем, кто не в курсе, что вы – дочь известного, очень талантливого артиста Юрия Владимировича Назарова. Он снимался во множестве фильмов, в частности в “Андрее Рублеве” у Тарковского. Он артист редкой органики, огромного темперамента. О нем хочется сказать: широкая русская натура, да и в кино он создает образы “настоящих русских мужиков”. Скажите, а как ваш отец отнесся к тому, что вы пошли в актрисы?
– Он очень спокойный человек. Никогда не давит, предоставляя полную свободу действий. Как и мама. Мне повезло с родителями.

– Мама тоже актриса?
– Она художник по костюмам и много лет работает в кино. Родители никогда не проверяли мой дневник. Часто говорили утром: “Марфуша, может, не пойдешь в школу?”
– А вы?
– Я говорила: мне надо учиться! Надо мной в семье посмеивались, что у меня учеба на первом плане.

– Давайте вернемся к вашему спектаклю “Бесстрашный барин”. Я смотрела его несколько раз и заметила, что он очень вырос. В Самаре на фестивале “Золотая репка” обнаружилось, что он легко захватывает пространство, превышающее то, для которого создавался.
– Мне тоже показалось, что в Черной комнате ему тесновато.

– После таких успехов на фестивалях вас забросали предложениями?
– Да. Но, к сожалению, только заказами на детские спектакли.

– Вы не хотите больше ставить для детей?
– Нет, не в этом дело. Обидно, что теперь меня как режиссера воспринимают только в одном качестве. Хороший детский спектакль – везде проблема, которую многие театры хотят решить.

– Есть разные варианты детских спектаклей. Самый плодотворный из них, – когда и детям, и взрослым одинаково интересно. Ваш “Бесстрашный барин” – универсален. Он так насыщен смыслами, что каждый возраст считывает в нем свое.
– Он так и задумывался.

– В “Барине” существуют нешуточные проблемы. В спектакле есть серьезное отношение к смерти, что правильно. Меня настораживает нынешняя тяга молодежи к хэллоуину. С одной стороны, хорошо, когда уходят страхи, но с другой – есть опасность, что такой подход может привести к этической глухоте, равнодушию. В вашем “Барине” баланс между смешным и серьезным тщательно выверен. А были какие-то зрительские реакции, которые вас не устраивали?
– Были. В тех случаях, когда на “Барина” приводят совсем маленьких детей.

-Мне кажется, он рассчитан на младших школьников и старше.
– Я тоже так считаю.

– Многие проблемы детского театра сводятся к тому, что режиссеры плохо знают своего зрителя, его психологию. Я слышала, что у вас был опыт работы в летнем лагере, в Болгарии.
– Мы делали с детьми теневой спектакль. После окончания училища я оказалась в театре “Тень” Майи Краснопольской и Ильи Эпельбаума, мне казалось, что лучше работать в хорошем театре кукол, чем в плохом драматическом. Никто из однокурсников меня не понимал. Мне в “Тени” было очень интересно. И в лагере мы использовали этот опыт. Лагерь располагался на берегу моря в старинном замке болгарских князей начала прошлого века. Там была каменная арка, и мы завесили ее простыней. Получился неожиданный, красивый спектакль. Шум моря, проекция, архитектура, персонажи, мелькающие в арках, на нескольких уровнях – все это создавало завораживающее зрелище.

– А каков был сюжет?
– “Приключения Одиссея”.

– Вы ставили спектакль?
– Я и моя коллега по театру “Тень” Наташа Корчагина, мы вместе с детьми сочиняли действо.

– То, что ваш дебют как режиссера произошел в РАМТе, – большое везенье.
– Это так. Для всех нас, режиссеров, это был подарок. Артисты РАМТа работают с невероятной отдачей. Когда я приходила на репетицию, меня просто “сносила” их энергетика. Очень тяжело было их привести к общему знаменателю. Но я уверена: только то, что дается с трудом, может получиться. Это были несколько месяцев активной, энергичной жизни. Очень насыщенной, наполненной, но тяжелой. Я это называю “трудное счастье”.

– Дело в том, что артисты РАМТа сами очень активны.
– У каждого своя позиция. И когда этих активных позиций – восемь, то ты начинаешь “плыть”. Я прислушивалась к актерам, я не диктатор по натуре.

– Как же вы их укротили?
– Потихонечку. Они сопротивлялись. И я была не права. Было съедено много пудов соли.

– Но в результате возникла удивительная гармония. Гармония ансамбля, в котором каждый виден, заметен. Независимо от значения роли. Я говорю о Денисе Баландине, играющем Мертвеца, или Анне Ковалевой в маленьких ролях. Трудно кого-то выделить.
– Каждый имел равные права.

– У вас с РАМТом связаны какие-то перспективы?
– Алексей Владимирович Бородин предложил мне ставить детский спектакль на большой сцене. Есть одна пьеса, о которой я думаю.

– Все равно нужно начинать осваивать большую сцену.
– Надо. Но, когда заходишь на детский спектакль (я сейчас не конкретно РАМТ имею в виду), чаще всего видишь, как на сцене идет одна жизнь, а в зале – совершенно другая. Это так грустно.

– Ученики Женовача обычно активно смотрят спектакли в других театрах. Что вы видели интересного за последнее время?
– У меня – малыш, и потому мне сложновато выбираться. Но я стараюсь. Могу перечислить: “Записные книжки” Женовача, “Рассказы Шукшина” Херманиса, “Обрыв” и “Дети солнца” Шапиро, “Ничья длится мгновение” Карбаускиса. Недавно видела “Отелло” Някрошюса (в прошлом году – “Идиота”). Пять часов насыщенной, интеллектуальной жизни.

– Я часто слышу, что у молодежи нет новых театральных идей.
– Юрий Мефодьевич Соломин, мой педагог в Щепкинском училище, говорил: “Удивлять меня не надо. Освойте профессию качественно”. Когда идет разговор о новых идеях, мне кажется, задача не в том, чтобы специально изобретать что-то новое, а в том, чтобы получилось что-то хорошее, интересное, живое.

– Вы хотели бы иметь свой театр? – Нет. Всему свое время. Я не хотела бы отвечать за судьбы людей. Слишком тяжелая ноша. Да и права такого я за собой не чувствую. Хочу прибегать в хорошую компанию, чтобы все заражались друг от друга.

– А над каким материалом хотелось бы поработать?
– Пока над классикой. Вот, например… (Марфа достает из сумки том Льва Толстого.) Мне нравится, когда автор – известный, а произведение – оставшееся в стороне. Думаю над Чеховым. Очень люблю “Мою жизнь”. Хотя читаю и современную драматургию, чтобы не замыкаться на классике.

– Вы – молодая мама. Как соединить творчество и воспитание ребенка?
– Мне очень понравилось, как Лилианна Лунгина в “Подстрочнике” рассказывала о своем знакомстве с Астрид Линдгрен. Линдгрен сказала, что у нее было очень счастливое детство, их было четверо детей и они жили в тени любви своих родителей. Рождение ребенка не отодвигало наполненную жизнь родителей, наоборот, детей в нее активно вовлекали. Мне кажется, это правильный рецепт. Мы с Мишей вместе ездим на фестивали. Он очень общительный, приветливый. Главное, чтобы он не болел. У Жени Панфиловой (художник-постановщик “Барина”) – двое детей. Невероятная женщина, прекрасная художница. Она все успевает. Кто сегодня будет счастлив лишь в одной ипостаси? Я – нет.

– Вы могли бы сказать, что находитесь под чьим-то влиянием?
– Конечно. Сергея Васильевича Женовача. Он для меня очень важный камертон. То, что он есть, – придает смысл жизни очень многих людей. Моей уж точно!