Московский сезон открылся премьерой “Записных книжек” Чехова в постановке Сергея Женовача. Вместе с артистами “Студии театрального искусства” известный режиссер умудрился превратить разрозненные чеховские сентенции и наблюдения в многонаселенное трехчасовое действо. Его работу по театрализации этого принципиально нетеатрального материала следует признать виртуозной. А сам спектакль хочется отрецензировать не статьей, а короткими выдержками из записной книжки критика.

1. В советские времена в подъездах опрятных жилых домов вешали медную табличку “Дом высокой культуры быта”. На здании “Студии театрального искусства” хочется повесить такую же, заменив слово “дом” на слово “театр”.

2. В этом театре все прекрасно – и артисты, и зрители, и спектакли, и бутерброды.

3. Особенно впечатляют в здании “Студии” дубовый пол и литые перила. Исполненные нарочитой простоты эти элементы интерьера стоят, подозреваю, примерно столько же, сколько все помпезные архитектурные завитушки театра Et Cetera.

4. Умение выглядеть достойно в бедном облачении и скромно в дорогом – верный признак интеллигентного человека и интеллигентного театра.

5. “Студия театрального искусства” – очень интеллигентный театр. Какой бы спектакль ни играли здешние артисты, минут через двадцать перестаешь думать о самом спектакле и думаешь: как же много у нас в искусстве высокодуховной, талантливой молодежи!

6. Старых, пожилых и даже зрелых артистов в труппе Женовача нет вовсе. Один Сергей Качанов. В “Записных книжках”, где на сцене собралась вся актерская команда разом, он выглядит как мастер спорта, отчего-то играющий в одной команде с талантливыми юниорами.

7. Декорации Александра Боровского почти всегда воспринимаются как естественное продолжение сочиненных им же интерьеров театра. В “Записных книжках” и вовсе кажется, что занимающая всю сцену деревянная светлая веранда с большим столом стояла тут с тех самых пор, как в “Студии” закончили отделочные работы.

8. Не только “Записные книжки”, сама наша жизнь представлена у Женовача как бесконечное застолье на веранде. Свадьбы, юбилеи, дружеские посиделки, почетные проводы на пенсию и поминки плавно перетекают друг в друга. Невольно ждешь, когда же это застолье сменится горьким похмельем…

9. Характеры ведущих застольную беседу героев не прорисованы, а, скорее, намечены – пылкий юноша (Андрей Шибаршин), вечная вдовушка (Мария Шашлова), актриса-каботинка (Мириам Сехон), важный юбиляр (Алексей Вертков), скептичный доктор (Сергей Качанов). Можно угадывать в них прообразы будущих Треплева, Аркадиной или Дорна. А можно пытаться разглядеть в каждом из них самого Чехова. Вон даже на той сыплющей афоризмами кокетливой даме подшофе, кажется, нет-нет да и блеснет пенсне Антонпалыча.

10. Интересно, а если бы Чехов действительно зашел в гости к собственным героям, он и впрямь смешался бы с толпой и растворился в ней?

11. Интересно, а все ли свои фразы он готов был бы отдать своим героям? Или самое исповедальное все же оставил бы для себя самого… Разве весь он в своих героях?..

12. В “Скучной истории” герой на вопрос: “Что же мне делать?” говорит просто и стоически: “Давайте, Катя, завтракать”. У Женовача в антракте артисты говорят зрителям гостеприимно и радушно: “Давайте мороженое есть”. Фразы вроде похожие, а смысл разный.

13. Женовач всегда готов подсластить любую пилюлю. Даже если это пилюля доктора Чехова.

14. Ближе к финалу веранда, на которой сидели гости, начинает медленно опускаться вниз, а сверху над ней обнаруживается другая веранда – пустая, с одиноко лежащей на ней фигурой артиста Игоря Лизенгевича. Стоит ли говорить, что артист этот так же интеллигентен и одухотворен, как и те артисты, что остались на нижней веранде.

15. “Студент” – один из лучших рассказов Чехова. И это одновременно уникальный в его творчестве рассказ. Ибо именно в нем – и кажется только в нем – автор определенно, без обиняков и сомнений говорит о том, что мир и сама человеческая история исполнены смысла. Несложно догадаться, что именно этот редкий для Чехова рассказ и будет читать зрителям в финале Игорь Лизенгевич.

17. Эмиль Мишель Чоран, румынский экзистенциалист и нигилист, чьи проникнутые мрачным скепсисом эссе и афоризмы неизбежно вгоняют читателя в депрессию, в одной из заметок пишет, что ничто не вгоняло так в депрессию его самого, как чтение произведений Чехова.

18. Если бы Сергей Женовач решил поставить не “Записные книжки” Чехова, а исполненные отчаяния эссе самого Эмиля Чорана, у него все равно получился бы милый, светлый спектакль о радости земного бытия.

19. Именно “Студия театрального искусства” с ее этическими установками и эстетическим кодексом в большей степени, чем какой-либо иной коллектив нашего времени наследует Художественному театру его ранней поры.

20. Если что и смущает в прекрасном театре Сергея Женовача, то только абсолютная невозможность провала. Невозможность дерзновения, чреватого падением. Невозможность скепсиса, чреватого отчаянием.

21. Интересно, что записал бы Чехов в своих “Записных книжках”, посмотрев спектакль “Студии театрального искусства”? Не исключено, что он назвал бы его “спектаклем приятным во всех отношениях”.