Сергей Женовач предъявил нам «Мандат»

После премьеры «Самоубийцы» в 2015 году, в афише Студии театрального искусства вновь появилась пьеса Николая Эрдмана  ̶  «Мандат». Сергей Женовач и его неизменные соавторы традиционно провели глубокую исследовательскую работу над эрдмановским текстом, изысканно хлестким, построенном на игре слов, актуальных метафорах и смелых аллюзиях. Создавая сценическую редакцию пьесы, они обратились не только к легендарному мейерхольдовскому спектаклю, который шел в ГосТиМЕ с 1925 по 1934 г., будоража московских зрителей времен НЭПа, но и к материалам вокруг пьесы – черновикам и заметкам самого автора, вариантам мизансцен и финала, рождавшимся в ходе репетиций. Перед актерами встала сложная задача сохранить репризность, монологичность высказываний драматурга, выразительные приемы, которые обрели вторую жизнь в наше время, и при этом не впадать в карикатуру и гротеск, а, напротив, сыграть психологически верно, раскрыть своих персонажей, по закону жанра заострить их типические черты и дать им развитие.

Сергей Женовач рассмотрел текст Эрдмана в его тесной связи с сатирическими произведениями Гоголя, Булгакова, Зощенко, Сухово-Кобылина. Совсем недавно на родной сцене режиссер выпустил спектакль «Лабардан-с» по пьесе «Ревизор», и в эрдмановском обывателе Павле Гулячкине (Сергей Аброскин) он увидел Хлестакова середины 20-х годов XX века, который также вдохновенно врет и верит в свои фантазии. С одной важной оговоркой – им, как и другими персонажами «Мандата», движет страх за свое будущее и необходимость приспособиться к изменившимся реалиям, всеми способами приладиться к новой жизни. Российская империя безвозвратно распалась, а советская власть была только на пути формирования и утверждения иных ценностей. Безвременье сильно ударило по этим и без того растерянным мещанам, жалким и нелепым в своих попытках усидеть на нескольких стульях, закрыться в герметичном мирке и подглядывать за тем, что происходит на улице, «через дырку», чтобы успеть перестроиться, если понадобится. Их пугает чуждая им внешняя сила, которая однажды ворвется в их жилище, заметит, уличит и накажет за то, что они не могут превратиться в энтузиастов, борцов за коммунистическое будущее. Никто из них больше ни во что и ни в кого не верит, а смысл жизни «честного человека» в их понимании сводится к умелому лавированию среди жизненных невзгод. С. Женовач очень точно угадал и укрупнил трагические нотки комедии Эрдамана ̶ никакой мандат не поможет сделать ножку маленькой, душу ̶ большой и сердце ̶ справедливым.

Художник Александр Боровский придумал пространство, наполненное картинами разных эпох и жанров, от европейской барочной живописи до русского авангарда, от портретов царской семьи до изображения вождя мирового пролетариата. Собрание настолько внушительное, что ряды выдвижных сеток с копиями произведений искусства занимают всю правую часть сцены. Смешные персонажи в халатах музейных хранителей лавируют по этому запаснику галереи, и на фоне высоких рам, окруженные памятниками истории, они кажутся особенно маленькими, суетливыми, спешащими жить и не упустить свой шанс. Для создателей спектакля принципиальным было отказаться от декораций, воссоздающих московский коммунальный быт тех лет, а вместо этого выстроить некую вертикаль – великое искусство, не подвластное времени, живущее в нашей культурной памяти, и обыватель, который в нужный момент тасует картины как игральные карты ̶ если в гостях классовые друзья, то, пожалуйста, «Вечер в Копенгагене», вдруг нагрянут большевики ̶ повернем, и вот он, Карл Маркс собственной персоной. Для себя и самых близких можно оставить «Верую, Господи, верую», а по особому случаю ̶ приветствовать спасение княжны Анастасии натюрмортами «Хлеб-соль» и «Букет».

Быть частью мировой культуры, исторических процессов, которые определяют судьбы миллионов, и при этом раствориться во времени, словно и не жили – вот против чего они протестуют, и в комичных попытках казаться больше, значительнее, чем они есть, слышится мольба ̶ я существую! Бедолага Гулячкин глядит в Наполеоны, грезя посмертным памятником, будущим украшением Москвы. Откуда-то сверху, из иного измерения, в ответ на их жалобы и притязания льется музыка Генделя, чистая, возвышенная, божественная как некий вектор, куда расти, о чем мечтать, с кем говорить, вносящая умиротворение в человеческое копошение. Другой полюс – земная музыка, звучащая на сцене в исполнении небольшого оркестра (баян, скрипка, барабан, бубен и гитара). Поддельные родственники Гулячкиных (Глеб Ромашевский, Даниил Обухов, Анна Рудь, Эдуард Миллер) из рабочего класса с упоением маршируют и горланят «Красная армия всех сильней» в ожидании получить обещанную выпивку и закуску в качестве гонорара за свои труды. Они – необходимый атрибут новой жизни, как и сам доморощенный коммунист. В антракте квартет Ромы Шевского перемещается в фойе и исполняет душещипательный куплет «Цыпленки тоже хочут жить!», внимательно вглядываясь в собравшихся зрителей – не знаете ли вы, как следует жить?

Не только Надежда Петровна Гулячкина (Ольга Калашникова), но и остальные персонажи «Мандата» спасаются от реальности в ожидании «когда же настанет это старое время», тем самым подменяя настоящую жизнь иллюзорной, той, что протекает в вечном страдательном залоге. Сама же властная вдовушка вынуждена крутиться и хлопотать ̶ повзрослевшую дочь Варвару (Екатерина Чечельницкая), эмансипированную, одетую и ведущую себя в нэпманском стиле, надобно выдать замуж. Сын состоятельного Олимпа Сметанича (Алексей Вертков), «разорявшегося, разорявшегося, да так за пять лет и не разорившегося» – отличная для этого партия, пусть он и смешон, и больше напоминает говорящего робота, зато перспективен. Отношения между отцом и сыном (Глеб Пускепалис) проясняются в диалоге: «Валерьян, надень значок и спрячь свои убеждения. – Значок у меня есть, папа, а убеждений нет». Однако родственник-коммунист не помешает и даже сможет защитить в нужный момент. Назначенного на роль приданого для сестры, вечно взлохмаченного и семенящего Павла Гулячкина хотя и тяготит незавидная участь, но раз маменька велела… Да и в партию вступить придется, как ни крути, а пока можно притвориться партийным, самому себе выписать мандат. Простак на глазах превращается в тирана, его непомерное эго растет, едва забрезжила перспектива особого положения и крохотной власти над людьми. И вот, возгордившись, он забирается на табуретку и грозит пальцем: «Молчать! Я партийный!», уверовав в миф, который сам же и создал. Гулячкин в исполнении Сергея Аброскина – роль с развитием, с напрашивающейся кульминацией: «Я всю Россию переарестую». И тут же великовозрастный маменькин сынок пугается собственных слов, уменьшается в размерах и разоблачает сам себя. Прогнуть окружающий мир ему не удастся, слишком жалкий винтик он в этой системе. Да и гоголевских шинелей на всех не хватит.

И хотя экзальтированная Тамара Леопольдовна (Татьяна Волкова) из бывших, тараторящая по-французски, жаждет вернуть свой социальный статус, и ее муж (Игорь Лизенгевич) во всем ей поддакивает, а в спасении великокняжеского платья в сундуке есть что-то романтическое (но не очередная ли это копия?), во втором акте водоворот событий затянет всех эрдмановских персонажей безвозвратно. И даже кухарка Настя (Елизавета Кондакова), начитавшись любовных романов про графов и графинь, волею обстоятельств предстанет перед верноподданными в образе чудом выжившей великой княжны Анастасии Николаевны Романовой. И действительно, сходство с портретом поразительное. Герой Никиты Шибаршина ударит молотом по серпу и сорвет замок с ящика, где томится венценосная особа, вызвав в зале бурный смех. Теперь каждый наперебой поспешит присвоить себе заслугу спасения «того, что в России от России осталось». Совсем не бескорыстно, а в надежде получить пенсию или орден. Самое невероятное кажется теперь возможным ̶ породниться с императорской семьей. Олимп Валерианович, встав за портрет правителя словно за трибуну, произносит пламенную речь от имени интеллигенции, провозглашая наступление светлого прошлого и свою всегдашнюю верность государю Николаю II, новоиспеченному свату. Но едва с улицы закричали, что идет милиция, портрет государя немедленно прячется. И окажется, что нет ни ее высочества, ни мандата, ничья свадьба не состоится и вообще ренессанс закончился, не успев начаться. И даже вечный неудачник Иван Иванович (Александр Суворов) с кастрюлей на голове и молочной лапшой на ушах, уповающий на справедливость в лице милиции, и тот терпит фиаско. Никто за бывшими лавочниками Гулячкиными не придет. Оплакивая свою подмандатную жизнь, Павел Сергеевич подытожит: «Мамаша, если нас даже арестовать не хотят, то чем же нам жить?»

Но не этот финал с остроумным обменом репликами выбрал Сергей Васильевич Женовач. Не про фиктивные мандаты, аресты и идеологические разногласия 20-х годов прошлого века поставил он свой спектакль, а про людей, слабых, несчастных, барахтающихся по волнам жизни, а к какому берегу их прибьет – неизвестно. Про людей, утративших веру и понимание, что есть подлинное, а что – подделка. Поэтому финальной монолог Олимпа Валериановича становится кодой, главным смысловым итогом: «Все люди ненастоящие. Она ненастоящая, он ненастоящий…». Актеры покидают сцену, остается один Алексей Вертков, уже не персонаж, а актер. Он выходит из роли и, задумавшись, обращается к зрителям: «Может быть, и мы ненастоящие?!» Стеллаж для хранения картин, за которым он стоит, в свете прожектора напоминает тюремную сетку. Режиссер не только отсылает нас к драматической судьбе Николая Эрдмана, но и с сожалением констатирует – персонажи «Мандата» сами заперли себя в клетке, испугались жизни настолько, что растеряли всякие ценности («На кого же и уповать, когда в Москве из хороших людей, кроме Бога, никого не осталось»). В конце спектакля вместо веселого смеха в зале воцаряется напряженная тишина. Значит, режиссер достиг своей цели – защита человеческого в человеке касается каждого из нас.

Источник: https://lgz.ru/article/-25-6890-28-06-2023/mir-cherez-zamochnuyu-skvazhinu/