Сергей Женовач сегодня без своего театра, от чего проигрывает современная сцена, но выигрывает педагогика. Его режиссёрско-актёрский курс в РАТИ (ГИТИС) подошёл к выпуску с репертуаром, который мог бы украсить многие московские театры, испытывающие сегодня кризис. Но опыт показывает: как только вчерашние студенты будут разобраны поодиночке, они потеряются в труппах, лишь только у единиц случится судьба. Вспомним, как растеряли театры и Надежду Маркину, и Сергея Качанова, и Сергея Тарамаева, и Ирину Розанову – актёров, так блистательно раскрывшихся именно у Сергея Женовача, режиссура которого сегодня мудро востребована двумя цитаделями – Малым и МХАТом им. А.П. Чехова. Вспомним и о том, что у него за плечами опыт руководства Театром на Малой Бронной, где опять же режиссёр сумел создать свою труппу, выразить своё представление о театре, казалось бы, чего же боле… Какие ещё нужны доказательства в праве на свой театр? Помимо редких режиссёрских достоинств, как способности чувствовать ансамбль, умение собирать труппу, у Женовача есть ещё одно важное для нынешнего состояния театра качество – преданность классическим ценностям, тяга к идеалу. Его герои налаживают отношения с мирозданием. Они зачастую намеренно маленькие планеты, тревожно выходящие на большую орбиту. Этот выход в большой мир всегда чреват для них опасной встречей с обжигающей жестокостью, с вызывающей несправедливостью и внешним злом. Вместе с тем это несовершенство человеческого сообщества, в котором героям отведена роль жертвы, не загоняет их в подполье, на обочину. Женовачу важнее обратное: как загнанный в угол человек восстанавливает веру в людей, как шаг за шагом из тревожных колебаний души в муках взращивается вера в смысл жизни, приятие мира.

«Мальчики», поставленные Сергеем Женовачом по роману Достоевского «Братья Карамазовы» на своём студенческом курсе, – тому ещё одно подтверждение. Название говорит само за себя: из объёмного романа режиссёр взял только школьную, гимназическую линию, а из братьев Карамазовых на сцене только лишь Алёша, Алексей Фёдорович Карамазов, который, в отличие от своих громовых братьев, готов к тихим подвигам ежедневной духовной работы. Он и сам по строю души – взрослый мальчик, оттого сердцем чует пылкие натуры подростков. Вот Алексей приходит извиниться за своего брата Митю, публично оскорбившего капитана Снегирёва, и без того униженного и оскорблённого обстоятельствами судьбы. На беду, Снегирёва, по кличке Мочалка, Дмитрий Карамазов оттаскал за бородёнку не только на людях, но и на глазах его сына Илюши, бывшего в глазах товарищей по гимназии и без того предметом жестоких насмешек, а после той выволочки тень оскорбительного позора легла и на отчаявшегося ребёнка. Спектакль начинается как раз с того, что мальчишки зло закидывают Илюшу камнями, крича, что он первый начал. Эта перебранка и останавливает внимание Алексея Карамазова, который пытается унять гимназистов. И что же? Когда он защищает Илюшу, получает от него же камнем в спину. Когда пытается со всей искренностью недоумения понять причину такой злобы мальчика и протягивает ему руку, Илюша кусает её со всей яростью, на которую способно маленькое существо, с великим гневом. Алексей ещё не знает, что перед ним сын капитана Снегирёва, и ребёнок мстит всем Карамазовым, мстит как умеет, мстит и тому, кто готов как раз принять, искупить и разделить вину другого. Этот спектакль рождался в учебной аудитории ГИТИСа, что собственно не декларируется, но и не скрывается, где сценография скупа, пространство не заставлено реквизитом и дышит воздухом.

Режиссёр намеренно оголяет сцену, чтобы избежать мешающей характеру прозы Достоевского детализации, прозы, которая, по М. Бахтину, носит вселенский характер. Не быт, а дух здесь место действия. Не Скотопригоньевск – арена действия спектакля; здесь нет унизительно бедной квартиры Снегирёва, нет гимназического быта и низких примет мелкого уездного города с мелкими страстишками. С. Женовач вычищает пространство, чтобы через графику ясности достичь эффекта всеобщности происходящего. Собственно жизнь в спектакле разворачивается под присмотром неба, что достигается в спектакле простыми и оттого более выразительными средствами.

Мальчики – и участники, и зрители разворачивающейся драмы. От их взгляда ничего не ускользает, и когда Алеша ведёт речь с капитаном Снегирёвым, и когда одноклассник Илюши Снегирёва – горячий самолюбец Красоткин вызывает Алёшу для разговора, и когда смертельно больного Илюшу посещает врач. Дети обладают свойством одновременно глазеть и участвовать в жизни. То стая мальчишек тихо и незаметно гуртом прижмётся где-то сбоку, как будто заляжет в овраге, чтобы наблюдать за происходящим. То выступит в роли слуг сцены, когда отец, отвлекая сына от страданий, обещает купить мальчику лошадку, – тогда хор гимназистов без какой-либо иронии зацокает, словно воображая, что все вместе они в эту лошадку будут играть. И в финале они пойдут на нас, зрителей, из глубины сцены к самому её краю все вместе, кажется, вот-вот и перешагнут они эту пропасть между сценой и залом. Ведь смогли же эти мальчики сыграть гимназистов Достоевского, способных к духовному возрождению: от злобной и равнодушной стаи волчат стать на наших глазах сообществом людей, уже знающим, что такое сострадание, которое почему-то всегда приходит слишком поздно. Однако всё-таки лучше открыть в себе этот дар, который пробуждается потому, что всегда есть за что повиниться, всегда не поздно раскаяться. Если ты и обижал ближнего всласть, без стыда, то уж, пережив рождение в себе души, ты не будешь стесняться плакать навзрыд на похоронах Илюши Снегирёва, в которого и ты сам кидался камнями, и сам смеялся над мальчиком, надорвавшим своё сердечко, и без того униженное и оскорблённое.

Разрушая четвёртую стену – в финале, – подростки идут в мир, уже зная, что есть смерть, забирающая и молодую душу, казалось бы, только-только расцветшую, чтобы жить: ведь наконец-то Илюше подарили долгожданную лошадку, наконец-то обретены душевные друзья, наконец-то снята вина за истязания Илюшей собаки, наконец-то пришёл любимый друг, гордый Красоткин.

Так мальчики перешагнут пропасть, кто-то упадёт, но кто-то и дойдёт, как смогли они все перешагнуть порог дома Снегирёва, чтобы стать людьми… наконец-то.