Очень простой спектакль студенческий, студийный… Идет даже не в Учебном театре РАТИ – Российской академии театрального искусства, а на втором этаже гитисовского здания в Собиновском переулке, на низкой, покатой вширь, а не ввысь открытой сцене, почти без оформления.

Оформлением, обрамлением, фоном спектакля «Мальчики» (по девяти главам романа «Братья Карамазовы») служат стена и окна на заднем плане, не модной – нынешней, а старой конфигурации, в деревянных рамах с переплетами крестом и форточками. Ничем неприкрытые, не занавешенные стена и окна – отличный фон. За стеклами видно небо, поначалу – прозрачное, по-весеннему бледное (как лицо больного мальчика Илюшечки Снегирева), постепенно синеющее, темнеющее до черноты.

Ребята из Мастерской известного московского режиссера, профессора и завкафедрой Сергея Женовача юны и искренни до пронзительности, соединены общим волнением и увлечением. Невероятно, но кажется, что в нынешние не сентиментальные, не вегетарианские, тронутые язвой цинизма, новые российские времена они уверовали (на мгновение их начинающейся жизни, или – надолго, всерьез?) в проповедь Достоевского о добре, сердечной чистоте и жалости к ближнему.

По завершении четырех институтских лет они явно увлечены и своим Учителем – Женовачом, который однажды уже пережил драму утраты и расставания с театральным Домом, с талантливой труппой воспитанных по его «методе» актеров, которые теперь разлетелись, кто куда, а кто и в никуда, из под сводов не дружественного к ним и Мастеру театра на Малой Бронной.

Новое молодое гнездо
И вот снова закопошилось рядом, зажило, задышало новое молодое гнездо… Александр Коручеков из режиссерской, а не актерской группы выпускного курса, в трудной, неблагодарной роли праведника, примирителя всех – Алеши Карамазова, мало кому удававшейся за долгую театральную историю знаменитого романа, играет с умом и тактом, без сентимента и благости, и невольно или намеренно повторяет мягкую увещевательность своего Педагога. Что-то будет со всеми ними? Ведь вакансии новых театров в Москве давно заполнены.

Однако, чем дальше смотришь этот спектакль, погружаясь в почти не тронутую сокращениями громаду текста Достоевского, в сверхобилие слов, в исповедальность и клокотание монологов, тем более сомневаешься – только ли студенческий это спектакль из тех, что мы любим и привыкли смотреть каждую весну в московских театральных ВУЗах? Искренностью, душевной открытостью, творческой пылкостью участников – он, разумеется, такой. Среди них пока трудно обнаружить лидера, будущего «премьера», так качественно равно они играют большие и совсем маленькие роли. И огромную, господствующую, «центровую», в спектакле роль Коли Красоткина, которая досталась Андрею Шибаршину, и он замечательно справился с нею. И роль Илюшечки – с несколькими репликами, которую сыграл и запомнился Сергей Пирняк. И маленькую, эпизодическую роль умного, доброго мальчика Смурова – Максим Лютиков. И роль дворового пса Перезвона – Сергей Аброскин, без слов, но с подвываниями, уморительной мимикой и пластикой собачьей преданности. Почти без исключений, еще не получившие диплома, они все хороши, и все на своем месте.

Свободные и талантливые
Выученные до неоспоримого профессионализма, преодолевая опасное для неофитов, смертное волнение, они великолепно владеют собой и сценой.

Не самоуверенные и не развязные, как иные из нынешних молодых, губящие искусство в себе, они именно свободны. Пребывают в счастливом взаимопонимании со своим режиссером, которому оказалось незачем умалять, упрощать, ограничивать себя как постановщика в снисхождении к неопытности питомцев и их молодости.

Он, одаренный и знаменитый, которого ждут сегодня на самых престижных сценах Москвы, и в Малом, и в Художественном работает всерьез, в полную свою силу и ставит серьезный, взрослый спектакль отнюдь не замкнутого, «местного», институтского или учебно-педагогического значения.

Женовач в «Мальчиках» узнаваем
Нелюбовью к эффектам. Органическим эпизмом. Небоязнью слова, погружением в него и упоением им. Сосредоточенностью и глубиной, «тихостью» на сцене; стремлением к нормальным человеческим голосам и звучаниям даже в трагедии, как было когда-то в его «Короле Лире»; как есть сегодня – в надрывах Достоевского, которые, впрочем, режиссер в своем спектакле сознательно утишает, «смиряет». Спецификой своей театральности, неброской, до поры скрытой, потаенной, вдруг возникающей в самых естественных и жизненных ситуациях.

В опасной сближенности с залом, который переполнен, от чего не получившие места сидят на полу, у ног первого ряда, подбородками едва не утыкаясь в сцену, молодые актеры идеально «по школе» (а не ученически-школярски), играют психологический спектакль на уровне, достойном душеведа Достоевского. Но с той же свободой и естественностью соединяются в пластические композиции, группы и мизансцены Женовача, далекие от жизнеподобия. Согласно воле режиссера «материализуют» мечту или кошмар жизни, обнажают недра человеческого бытия. В домашней сцене у Снегиревых три женщины – мать и дочери (Арина Петровна – Анна Рудь, Вера Николаевна, петербургская курсистка в очечках, с тощим пучком волос – Татьяна Волкова, горбунья Ниночка – Ольга Калашникова) посажены так тесно, слитно друг с другом, что являют собой некое надгробие над могилой – жизнью, ужасный памятник себе, где убогость одной дополняет безумие другой и несчастье третьей. Их голоса сплетаются друг с другом: нежный, напевный – ангела – горбуньи Ниночки; гневный до клокотанья, пафосный – Варвары, которую держит в родных пенатах нищета, а утешает декламация гражданственных стихов по затасканной книжке. Обезножившая мамочка младенческим нытьем, капризными жалобами тоже вносит свою ноту, свою тему. И с дальних планов сцены, еще надеясь жить, включается в ужасное трио, еле слышно подает свои последние реплики умирающий Илюша.

Но вдруг участники раздирающей душу картины начинают безмятежную, детскую игру. Надуванием щек, губами изображают цоканье лошадки по мостовой, которую вот «ужо» купит сыну нищий штабс-капитан Снегирев. Все весело усаживаются в невидимую тележку, и, подпрыгивая на воображаемых ухабах, нищее семейство в окружении друзей – мальчиков едет неведомо куда, но, наверняка, к счастью.

Удачи спланировать нельзя
Поставленный Сергеем Женовачом спектакль по Достоевскому стал не только театральным, но и духовным событием нынешнего московского сезона, пестрого, суетного, во многих своих проявлениях пошлого и нечистого. И не только потому, что в нем хорошо играют начинающие актеры, что сделал его, выстроил его в цельное действие талантливый режиссер, оказавшийся еще и чутким педагогом. Здесь выбор материала, проблемы решал многое. Почувствованная, угаданная участниками и главным организатором дела необходимость. Давненько не ощущали мы в нашем театре такую серьезность, осознанность, ответственность выбора.

Мерой сложности – скромный спектакль ГИТИСа – РАТИ вполне сопоставим с незабвенным эфросовским «Братом Алешей». Хотя силы «обеспечения» и не равны. Нет здесь грандиозной Лизы Хромоножки – Ольги Яковлевой, нет и бросающего вызов миру и небесам, исступленного Мочалки Снегирева – Льва Дурова. Чтобы не надсадились до времени молодые актерские души и голоса, Женовач убирает надрывы внутрь, отчего, однако, боль, ужас, гнев, сострадание, его спектакль наполняющие, не становятся слабее. Потому так изумительно слушает молодой зал необъятные и сверхсложные тексты Достоевского. Внимает и дышит, и часто плачет, и устраивает всякий вечер овации. Родственный эфросовскому, спектакль Сергея Женовача говорит о другом. О том, что понятно и болит, и не дает успокоения сегодня. Об опасности колебания и выбора в молодых душах, податливых, равно готовых на добро и назло. Герой в этом спектакле есть. Огромная роль Коли Красоткина – единственного здесь «героя», которого Андрей Шибаршин играет великолепно, событийно, вся состоит из этих колебаний, движений к добру и жесткости, и злу; из умствований и самоанализа, самолюбования талантливого эгоцентрика, чуть ли не «фюрера» для сверстников, гордеца, который ставит опыты на себе, других, на больном Илюшеньке и на несчастной собаке… За всем этим у одаренного Шибаршина не потеряна, а видна страстная, неординарная натура героя, прячущего свою юность и нежность. Начинающий жить человек, русский мальчик, взыскующий истины, – на перепутье жизни… И неизвестно, кем он бы мог стать, если бы смерть, несчастье человеческое не возникли на его пути, не воззвали к ответу добром и состраданием. Вот уж живое подтверждение тому, что молодые – наше зеркало, судия и, возможно, возмездие.

Женовач начинает с пугающей мизансцены. Сгруппировавшись, мальчики дружно и с грохотом кидают камни в Илюшечку, все, скопом – в одного, однако, хоть и худого, и слабого, но не жалкого, тоже ожесточенного, ощерившегося злобой в униженности своей. Серые, в своих гимназических курточках, мальчик и не различимы, одинаковы, как те камни, что сложены с левого края сцены. Мы узнаем их, живых и разных, когда в низкой, нищей каморке возле умирающего они пробуждаются и готовы к действенному состраданию и добру.