Чеховъ. Вишнёвый садъ. Нет слов!/Сергей Женовач/СТИ Какой хороший, теплый, мудрый и печальный спектакль выпустил Женовач к двадцатилетию СТИ. Уже была предыгра, был пост-отыгрыш, у Женовача все происходит между прореженными чеховскими репликами, где в длинных немых паузах проигрывается подлинная суть персонажей и в прихотливую паутину заплетаются отношения между ними. Фантастическое начало, когда пару раз между полотнищами красного занавеса высовывается лицо Фирса, а потом сам он, совсем ветхий, в ливрее и шерстяных носках с трудом отодвигает его красную половину, вынимает щетку, вычищает пылинки, устало садится на край сцены, а хорошенькая Дуняша приносит ему валенки и напяливает на негнущиеся ноги. Я так поняла, что Юрий Петрович Горин – не актер. Но удивительная у него фактура старости в сочетании с молодым вдруг взглядом и мгновенным взбрыком реакции на чьи-то слова и действия. Он словно носит в себе собственную смерть, она там побулькивает и пытается вырваться, а он усмиряет ее до поры. Все остальные персонажи слеплены Женовачем по-чеховски в «группу лиц», вполне себе симпатичных, мил даже упитанный Яша, лишенный всякой гнуси. Они хорошие люди, пасующие перед натиском истории, сгоняющей их с родного места в никуда, и выгородка из разнокалиберных фирменных чемоданов, которые сначала сносят на сцену через зрительный зал, а потом выносят обратно, печально узнаваема. Она задает тему обреченности этих людей, пытающих сохранять достоинство из последних сил. С обожающим себя Лопахиным Ивана Янковского, упоенного покупкой сада, конечно, не все так однозначно, но и он не окончательно безнадежен. Единственная сцена, которую Женовач всю перевел в чистую пантомиму – это как раз несостоявшееся объяснение между ним и Варей, и это отличная сцена, где есть почти драка, и объятия, и близость, и разрыв. Когда актеры начинали говорить, театральные голоса несколько подсаживали чистую женовачевскую поэзию игры, и я огорчалась. Но зрителям по большей части тяжеловато было в паузах, и компромиссность этого присутствия слов очевидна. Я вдруг узнала в этом спектакле то, что так любила в женовачевских постановках на Малой Бронной, то, что восхитило меня в давнем и, наверное, уже не существующем в изначальном виде горьком «Захудалом роде». В очень грубой и лапидарной формулировке выйдет, наверное, так: хорошие люди неизменно проигрывают катку отечественной истории, но погибают людьми. Злодеи тараканят эту историю где-то за кадром, Женовач никогда не интересовался ими. Они чужие. А он привык разбираться только со своими, человеческими, теплыми, уязвимыми, но сильными совсем другой, непобедительной силой.
Анна Степанова, театрвоед, педагог ГИТИС
вся пресса