Художественный руководитель театра «Студия театрального искусства» Сергей Женовач рассказал порталу «Культура.РФ», за что отчисляет студентов, как режиссер должен воспринимать общественное мнение и почему в театре все средства хороши.
Сергей Васильевич, спектакли театра не раз получали «Золотую маску» и премии международных фестивалей, они востребованы зрителями — билетов не достать. Но недавно ваша «Студия театрального искусства» оказалась на грани закрытия. Что произошло?
— Когда в 2005 году выпускался первый мой курс, то желания делать новый театр не было, хотя все вокруг говорили: «Какие замечательные ребята, какой курс-театр!» А я понимал все трудности и сложности по созданию театра, и что без своего пространства реализовать такую идею практически невозможно, но тогда нам очень повезло: мы встретили Сергея Эдуардовича Гордеева, который взял и построил нам театр и все эти годы нас содержал. Однако рано или поздно все заканчивается, ведь человек не обязан тащить эту ношу бесконечно. Поэтому мы попытались год существовать без него, хотя и с его помощью. И существовали достаточно удачно, у нас появилось много друзей, так что проблема закрытия никогда не стояла, и я не понимаю, откуда вообще стала появляться подобная информация. Была просто трудная жизнь, дилемма, что делать дальше, но катастрофического момента, о котором все почему-то говорят, не было!
Не скрою, хотелось развивать жизнь именно частного театра, поэтому, когда поступило предложение от Министерства культуры, я взял время на обдумывание, стал советоваться. В итоге мы начали новую жизнь в статусе федерального театра.
— Одна из главных премьер этого года — ваша постановка романа «Мастер и Маргарита». Жанр вы определили как шизофрению в двух частях: действие происходит в психиатрической больнице. Как возникла идея такого прочтения?
— Для меня заниматься переводом с литературного на театральный язык — вещь неблагодарная. Это всегда скучно и неинтересно, да и непонятно, как делать. Роман Булгакова, о котором сегодня говорят «культовый», — одно из лучших произведений, родившихся в те годы. Работа над ним заняла у Михаила Афанасьевича около десяти лет, были разные версии, осталось много черновиков, но роман так и не сложился до конца, остался недописанным, не скомпонованным автором. И когда мы стали искать особый сценический ход, то возник момент сумасшествия, потому что почти все персонажи одержимы какой-то своей историей. Неслучайно же одно из мест действия — психиатрическая клиника профессора Стравинского, в которой побывали почти все герои. Поэтому, когда художник-постановщик, соавтор всех наших спектаклей в «СТИ» Александр Боровский предложил такой пространственный «образ сумасшествия», то все сложилось, стала выкристаллизовываться композиция. Я всегда именно так и работаю: инсценировка принимает окончательный вид, когда возникает решение пространства, потому что без пространства — это литературная работа, которая никак не связана с театром. Если ты не знаешь образ действия, если нет идеи, то спектакль не может возникнуть.
— В постановке много мистики, почему для вас это было важно?
— В спектакле есть образные моменты, которые мы решили при помощи иллюзии. И мы обратились к замечательному иллюзионисту Артему Щукину, который творчески подошел к работе.
— Как справились актеры с этой задачей?
— Легко никогда не бывает. Как в любом деле — это труд, труд и труд. Любой фокус долго придумывается, долго готовится и долго тренируется.
— Зрители у вас отчасти задействованы в спектакле. Как вы думаете, насколько необходимо такое вовлечение публики?
— Только замысел и произведение определяют контакт со зрителем. Например, если есть сокровенные диалоги, доверительные разговоры, как в постановках по Андрею Платонову или Виктору Некрасову, то возникает потребность делать спектакль на малом пространстве, в камерном зале. А такое произведение, как булгаковское… Часть действия происходит в одной квартире, на улице Большая Садовая, но потом оно расширяется до фантастических размеров. Потому такие же «правила игры» используются и в спектакле. И зрители уже не просто наблюдают за тем, что происходит на сцене, а находятся внутри действия.
— 10-летний юбилей театра вы отметили спектаклем «Самоубийца». Это была самоирония?
— Ну, наверное, была и самоирония (смеется). Выпуск спектакля складывается из разных обстоятельств, а не юбилейных дат и идеологических соображений. На самом деле в тот момент мы готовили постановку по произведениям Михаила Зощенко, однако по разным причинам возник творческий тупик, и я никак не мог найти ход, чтобы сделать сценически интересно, парадоксально и необычно. До начала сезона оставалось совсем немного времени, а уже надо было что-то объявлять, как вдруг у нас с Александром Давидовичем (Боровским. — Прим. ред.) одновременно возникла мысль, а не перечесть ли нам пьесу Николая Эрдмана «Самоубийца», тем более мы уже были погружены в эпоху тридцатых годов, почувствовали стихию юмора и драматизма того времени. Читали параллельно, постоянно созванивались и поняли, что именно это и надо сейчас делать. А что спектакль получился к юбилею… так какая разница! Главное, что есть труппа, которая может сыграть, тем более в тот момент в театр пришел третий «призыв», и появились Слава Евлантьев, Женя Громова, Саша Суворов, Глеб Пускепалис, Полина Пушкарук и стало понятно, что с их помощью можно эту историю интересно раскрыть. Да и для наших ребят, которые в театре уже много лет, это тоже в чем-то был новый поворот.
— На будущий сезон у вас уже есть планы?
— Сейчас выпускается мой четвертый набор молодых артистов в ГИТИСе, надо принять новых ребят, объединить их с труппой и придумать работу. Нужно выстраивать репертуар, а так как мы теперь государственный театр, то необходимо думать на несколько лет вперед. Есть план, который мы оговорили с министром культуры и нашли то, что нас устраивает. Планы есть, но пока не хочу об этом говорить. В работе много названий, и мы сейчас трудимся, что-то придумываем и изобретаем, а от чего-то и отказываемся.
— Как вы думаете, должен ли режиссер работать с оглядкой на общественное мнение?
— Нет, только во внутренней свободе может что-то рождаться, когда ты не думаешь, как это будет восприниматься. Заниматься профессией можно только без оглядки! Об этом еще Пушкин писал. Это единственный способ, при котором ты можешь заниматься сочинением, в данном случае спектаклем.
— Режиссеры часто пытаются привлечь внимание к своей работе необычной формой постановки или оригинальным прочтением известного произведения. Как относитесь к такому подходу?
— Для меня спектакль определяет только автор, его мировосприятие. А дальше, когда мы влюбляемся в этого автора, пытаемся его постичь, то возникает уже наша история, для которой мы начинаем предлагать разные приемы, чтобы этот сюжет появился во времени и пространстве. И меньше всего ставишь себе целью кого-то поражать и удивлять. Всегда придумывается то, что поможет донести идеи, заложенные в произведении. А дальше — все средства хороши, чтобы раскрыть историю.
— Вы заведуете режиссерской кафедрой в ГИТИСе и набираете уже пятый по счету курс. Что говорите будущим режиссерам, от чего предостерегаете?
— Это только свой пятый, а с моим учителем Петром Наумовичем Фоменко было еще три. Набор курса — важный этап в жизни, ведь, как говорится, кого наберешь, того и выпустишь. Нужно потратить много энергии, времени и нервов, чтобы отобрать из огромного количества желающих тех, в кого ты поверишь, кто поверит тебе и с кем тебе будет интересно все годы учебы. Я всегда увлекаюсь одаренностью ребят, их талантом и хочется просто помочь им выразить то, что в них заложено. Они приходят, чтобы овладеть профессией, а не для того, чтобы их предостерегали! И мы стараемся в этом им соответствовать, тем более неизвестно, что будет в театральной жизни через четыре-пять лет, когда они закончат обучение. Наша задача сделать так, чтобы профессия доставляла им радость, и они были бы уверены в своем деле и верили в себя. В моей мастерской работает блистательная команда педагогов, почти все действующие режиссеры, которые в той или иной степени определяют сегодня театральную жизнь — это, прежде всего, замечательный Юрий Бутусов, Егор Перегудов, Саша Коручеков, Екатерина Половцева. И конечно, артист «СТИ» и педагог по актерскому мастерству Сергей Григорьевич Качанов.
— А за что можете отчислить талантливого студента?
— Талантливых людей никто никогда не отчисляет. Отчисляют тех, кто не хочет осваивать профессию!
— Театр недавно вернулся с гастролей. Вам нравятся выездные спектакли, интересно наблюдать, как отличается жизнь столицы и других городов?
— Когда работаешь дома, то привыкаешь к определенной реакции, к сложившейся обстановке, и поэтому театру, труппе необходимо взбодриться, необходим другой зритель, другой вызов. И если поступают предложения, то мы их обязательно рассматриваем. Главное условие, чтобы в итоге это были полноценные спектакли, которые бы только выигрывали от того пространства, которое нам предлагают. Спектакль должен «встать», потому что дома у нас маленькая сцена, мы ее изобрели и придумали для себя, а таких площадок немного в стране. Поэтому стараемся, чтобы все совпало и зрители не чувствовали, что им привезли неполноценную версию. Очень любим Санкт-Петербург и почти каждый год отчитываемся перед питерцами. В городе на Неве у нас есть любимый театр — Малый драматический, где нас всегда ждут, и это та площадка, которая соответствует нашим возможностям, поэтому всегда с удовольствием гостим у Льва Абрамовича (Додина. — Прим. ред.).
— Насколько разный зритель в Москве и за ее пределами?
— На то и существует театр и профессия актера, чтобы спектакль случился. Это наша работа, а зрители разные — в этом и есть смысл. Люди живут в разных культурных и климатических условиях, но человек всегда будет открыт, если спектакль его волнует. А в Москве мы давно уже играем для своего зрителя, для тех, кто пришел к нам однажды и теперь следит за репертуаром, с удовольствием бывает еще и еще. Это радость, когда театр обретает своего зрителя, потому что в столице очень много разных театральных стилей, мировоззрений и предложений. И чем больше выбор, тем лучше.
— Вы — человек, который придумывает спектакли. Внимательно следите за тем, что придумывают ваши коллеги?
— Восхищаюсь людьми, которые каждый день могут смотреть по спектаклю или по фильму. Я так не умею, мне нужно увидеть и пожить увиденным, а когда я наполнен своей работой, когда что-то сочиняю, то мне необходимо «умыкнуться». С другой стороны, если ты работаешь по пятнадцать часов в театре, иногда хочется от него отдохнуть. В период «пассивности» смотрю работы друзей, учеников, коллег, которые мне интересны. Когда вдруг попадаешь на спектакль, который тебе неинтересен, моментально появляется нежелание заниматься профессией, а это для меня тягостно.