Актриса «Студии театрального искусства» Мария Шашлова — о Челябинске, счастье и заряде любви.

— Как вы очутились в ГИТИСе?
— В 2001 году была «Театральная олимпиада», а Вячеслав Полунин и Владимир Федорович Филонов, педагог и режиссер челябинской студии «Манекен», — близкие друзья. И Полунин позвал нашу студию участвовать. Это было начало июня, мы ходили на ходулях, участвовали в мастер-классах, и, конечно же, подруга мне сказала: «Маша, сам бог велел, пойдем поступать». Мы пришли в ГИТИС на актерский факультет. Оттуда меня с прослушивания отправили — видимо, не понравилась, мне было уже 18 лет. Я жутко расстроилась: как же так, я год уже училась в Академии культуры в Челябинске, могли бы пустить хотя бы на первый тур! Потом мне объяснили: «Маша, ты не туда пошла, надо идти на третий этаж, на режиссерский факультет». Пришла, меня прослушивал Миндаугас Карбаускис (он был педагогом) и пропустил, подсказав, что и где нужно изменить в программе. Мне пришлось срочно вспоминать любимые произведения, часами сидеть в библиотеке «СТД» и прочее. Пройдя всю эту цепочку, я, конечно, волею судьбы оказалась в мастерской Сергея Васильевича Женовача.

— Помните, как увидели его в первый раз?
— Помню. Был теплый день, Сергей Васильевич в светлом летнем костюме стоял на третьем этаже, разговаривал с кем-то. Режиссерский факультет тогда еще был деревянным, было очень солнечно, все было залито светом. Мне сказали: «Смотри, это Женовач». Кажется, на третьем туре, когда я читала кусочек из «Бедных людей» Достоевского, сентиментальное письмо Варвары, где она пишет: «Ну что за прелесть на ней цветы! … И где это вы достали такую хорошенькую гераньку?» — посмотрела на Сергея Васильевича и увидела, что он меня слушает, улыбается и понимает, о чем мне хочется сказать этим текстом. И в тот миг я почувствовала, что это мой мастер, мой педагог.

— А потом уже, во время учебы, он вас, молодых ребят, воспитывал как-то? Точнее — что он в вас воспитывает такое особенное, что потом ясно: вот это «женовачи»?
— Отношение в первую очередь, наверное. Ко всему. Трепет — главный критерий, на который нанизывается все — любовь к делу, к автору, к пространству, которое тебя окружает, к партнеру, к режиссеру. У нас на курсе был культ режиссерской группы! Сергей Васильевич часами занимался с режиссерами, и они никогда подробно не рассказывали, что происходит на занятиях. Еще развитие вкуса, кругозора — Сергей Васильевич постоянно подсказывал, что посмотреть, почитать, на какие выставки сходить. Честно могу сказать, что о Бергмане узнала только здесь. Да и о многом другом.

— Считается, что ваша сила — в разборе и психологической точности, а вот про внешнее интересно — как вас учили движению, например?
— ГИТИС — это счастливая пора, там тебя со всех сторон развивают: и голос, и движение, и танец, которому нас учила потрясающий педагог Алла Сигалова. Не могу сказать, что в мастерской был перекос в какую-либо сторону. Была взаимосвязь. Сергей Васильевич — это во многом школа разбора, и движение всегда идет от автора, от истории. Когда ты погружаешься в эпоху, о которой идет речь в произведении, читаешь про время, окружение, едешь в места, где жил автор и его герои, ты глубже и глубже погружаешься в образ мысли героя, понимаешь, как он двигается. Движение тела — как проекция мыслей и эмоций или нарочное скрывание их. Это приходит изнутри, основа — в разборе и понимании того, что движет человеком. Мне очень нравится критерий — я первый раз его услышала от Сергея Васильевича, когда мы делали на третьем курсе Достоевского и размышляли о том, что такое характер, — понятие человека о счастье. Это очень о многом говорит — не абстрактное желание быть счастливым, а конкретно — как. Я теперь всегда ищу, что такое счастье для каждого персонажа, что ему мешает и чего он боится.

— А как сделать эти старые — классические — тексты имеющими отношение к сегодняшней жизни?
— Мне кажется, это очевидно: изменилась только скорость, а жизнь — нет. Сейчас, на мой взгляд, просто размыты критерии. В то время не было такого потока информации, человек жил согласно с порядком и уставом его семьи. Родители, семья, вера — это была основополагающая линия жизни. А этот вечный вопрос воспитания? Одна из тем Лескова в «Захудалом роде». Что изменилось? У меня четверо крестников — и как сделать, чтоб они выросли добрыми, смелыми, честными. Как научить их «с достоинством жить в счастье и в несчастье»? Самому быть таким. Но покажите мне хоть одного человека, который никогда не шел на компромисс с совестью, не обманывал. Один из вопросов, с которым сталкивается Варвара Никаноровна. И мы тоже. В репертуаре нашего театра нет современной драматургии, но мне бы хотелось поработать с сегодняшними текстами.

— Ваш прекрасный театр дает чувство безопасности. Это так?
— Мы живем на таком же вулкане, как и остальные. У нас нет ни в чем абсолютной уверенности, кроме того, что мы хотим заниматься театром. Конечно, мы окружены прекрасными стенами, и это поддерживает. Но при этом работа внутри такого коллектива, как наш, внутри репертуарного театра, который сегодня принято ругать, очень непроста. Часто ты должен наступать на горло своей песне. Сегодня и здесь мы все в одной упряжке. Спроси любого, и он расскажет, от чего пришлось отказаться ради общего дела. Тем более у нас очень небольшая труппа и в среднем у каждого по 15 17 спектаклей в месяц. И это спектакли, где ты не можешь быстро прийти переодеться, выскочить на сцену, отыграть и убежать. У нас нет такого. Ты играешь роль. Мы все играем один спектакль независимо от того, на две минуты у тебя эпизод или ты три часа на сцене. Может быть, в этом еще школа Сергея Васильевича: играть спектакль, а не роль. Поверьте, это непросто.

— А есть нечто общее, что объединяет все спектакли «СТИ»? Стиль?
— Многие любят так говорить, не чувствуя и не желая замечать, что у нас все спектакли разные. Схожесть их — в создателях. Режиссер, художники, композитор и актеры. Но в каждом спектакле — я знаю это изнутри — есть свой жанр и разный режим существования, которые ищутся в период репетиции. Платонов — это сокровенный разговор, где люди как наивные философы, обнаженные и открытые, чувствуют, познают мир и делятся этим со зрителем. В «Захудалом роде» это постижение поступков людей и характеров через рассказ о них. Жил-был такой человек, Варвара Протозанова, вот такой она была, я хочу вам рассказать о ней, так как восхищаюсь, не понимаю, жажду разобраться в ее поступках. Что-то сыграть, потом сбросить все и рассказать, как я это чувствую и понимаю… А о чем-то и промолчать. Я так про каждый спектакль могу рассказать.

— Имея такие роли и столько играя, есть ли шанс на другую работу — помимо театра?
— Шанс есть всегда. Нам никто ничего не запрещает, но нужно согласовать эту работу с театром. Иногда это невозможно, иногда получается. Есть кинорежиссеры, готовые подождать, подстроить график. Бывают радиоспектакли. Некоторым удается участвовать в спектаклях других театров. Даже самим снимать кино. Но, конечно, мы очень заняты здесь.

— Бывают ли кризисы в вашей студийной жизни?
— Конечно. Моментами мы устаем друг от друга. Это довольно-таки тяжелая задача — увидеть каждый раз своего партнера по-новому. И самому не садиться на старые рельсы. Идет наш 9-й сезон, а нашему курсу 13 лет, за это время мы узнали и сильные, и слабые стороны друг друга. И любовь, и ненависть, и ощущение «баста, друзья!» — все бывает. Стараемся прощать и понимать. И Сергея Васильевича тоже.

— А как бы вы описали свои взаимоотношения с Женовачом? — Это момент интимный. Он и учитель, и режиссер, и друг, и руководитель, и, даже если ты не согласен с чем-то, нужно довериться. Иначе все обессмысливается. Люди, создающие спектакль, — это компания, блуждающая во тьме, а фонарь есть у режиссера. Мы часто спорим, чего-то не понимаем, но стараемся быть в диалоге, иначе незачем все это. Актеры редко бывают довольны всем. Но у нас есть огромный заряд любви, еще с поступления. Надеюсь, его хватит надолго.