Репертуар театра под руководством Сергея Женовача составляет золотой век классической литературы и литература советская. И ту, и ту здесь умеют играть и обыгрывать с подлинностью примет времени. Зрителей довлатовского «Заповедника» в фойе театра радостно встречает аппетитная буфетчица за бочкой с сухим виноградным по сто пятьдесят рублей с носа, а если взять стакан и пройтись чуть дальше, можно увидеть кинохронику: Брежнев вручает правительственные награды, кадры стоят на бесконечном повторе.

Стоячая вода застоя – под ногами героя. Он сидит на мостках у речки в Пушгорах, над ним в перпендикуляр еще один мост. Нижний – поселковый, простой и прямой, верхний – изогнутый, романтический, усадебный. В графичной сценографии Александра Боровского – геометрия повести и разом – эпохи. И свет на высокие сваи отливает подрагивающими отблесками водной глади (художник по свету – Дамир Исмагилов).

Писатель Борис Алиханов из Петербурга, подрабатывающий летом экскурсоводом в Михайловском, «осветлен болдинским ощущением живительного кризиса», как некогда писал Александр Генис, – он решает проблемы своей насущной жизни и меряет судьбу пушкинскими идеалами. В конце мостков, как путеводная звезда, ему светит посмертная маска поэта. И в самом финале, когда герой, наконец, окончательно вербализирует дилемму любви к своему языку, к своей стране и невозможности жить и творить в ней, с постмодернистким шиком с колосников опадают растиражированные лики, словно джокеры в сорванной лотерее жизни. Женовач говорит, что в «Заповеднике» его вела мощная театральная энергия, заключенная в тексте: «Довлатов очень сценичен, его диалоги хочется слушать, произносить, запоминать». С этим трудно не согласиться, особенно тому, кто не раз перечитывал его афористичную, гомерически смешную, остроумнейшую прозу. Другое дело, что, как и в «Мастере и Маргарите», недавней премьерой студии, с режиссером хочется спорить о путях инсценировки…

Женовач выстраивает постановку именно на подаче текста, создавая, по сути, моноспектакль. Сергей Качанов в главной роли – это автобиографический герой Довлатова, не имеющий почти никакого внешнего сходства (что так любят создатели фильмов и театральных калек), но обладающий той жизненной мудростью и знанием, которая столь необходима исполнителю этой роли. Он играет с оптимальной дистанцией, отстранением. И сквозная мизансцена, когда артист обращен к залу, а за его спиной одни эпизодические персонажи сменяют других, выбрана очень по-довлатовски. Качанов произносит протяженные монологи в темноту зала, и мы, в силу его лет, воспринимаем эти рассказы как воспоминания героя о давно пережитом. И в каком-то смысле – это вызов зрителю. Быть слушателем и немым собеседником.

При сохраненной фабуле сюжет иронично отдан двум хорам – мужскому и женскому. В резервуаре с водой герой и голоса его памяти – в первом действии это мужской хор – топят окурки и добывают сакральное: бутылки с кристально чистой жидкостью. Взъерошенный и энергичный модник-беллетрист Стасик Потоцкий (Александр Николаев), заторможенный «гений чистого познания» Володя Митрофанов (Лев Коткин), статный дружбист Михал Иваныч (Дмитрий Матвеев), жадный Толик с соломенными кудрями (Александр Медведев), поддатый фотограф – «злостный нарушитель общественного покоя» (Даниил Обухов). Все это народно-диссидентское общество Пушкиногорья объединяет желание выпить. А вот последних отличает навязчивая мечта найти еврейские корни, а через них лазейку на Запад. Во втором действии вступают женщины – хранительницы пушкинского слова. С вечным заламыванием рук и учительским потрясанием очочками, они живут рифмами и ритмами Пушкина, с подозрением экзаменуя острого на язык, меланхоличного Алиханова. А то вдруг преображаются в томных барышень в мягких шалях со свечой в руке и романсах на губах, этаких Татьян Лариных. Перетекают стайкой и с трепетным любопытством следят за развитием любовной коллизии – последнего разговора писателя с женой (Екатерина Васильева) перед ее решительной эмиграцией. Исполняют персонажей быстрых, штриховых сатирических портретов только что влившиеся в труппу студии выпускники мастерской Сергея Женовача в ГИТИСе. Курса сильного и оригинального (по найденным типажам, по учебному репертуару). Но в «Заповеднике» пока еще чувствуется их несмелость на большой профессиональной сцене, необжитость рисунка роли.

У Женовача вслед за Довлатовым и тоска по России, и смех над нелепостью русского человека, и горечь о его бессмысленном прожигании жизни, и думы о неприкаянной, вопреки всему и всем судьбе художника. Думы совсем невеселые: страна и люди не так уж, по сути, и изменились. И когда Сергей Кочанов «под занавес» читает «Из Пиндемонти»: «Иная, лучшая потребна мне свобода/ Зависеть от царя, зависеть от народа/ Не всё ли нам равно? Бог с ними/ Никому/ Отчета не давать, себе лишь самому/ Служить и угождать; для власти, для ливреи/ Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи» – эти строки звучат отповедью нашему времени.

Источник: http://www.ng.ru/culture/2018-01-22/6_7155_theater.html