“Красота плюс жалость – вот самое близкое к определению искусства, что мы можем предложить”, – известная цитата В.В.Набокова из лекции о “Превращении” сама собой приходит на ум в “Студии театрального искусства”, где Кафку, правда, до сих пор не ставили. Дело в том, что формуле в точности соответствуют “Записки покойника” – новый спектакль Сергея Женовача по произведениям М.А.Булгакова, фрагментам “Работы актера над собой” и репетиций К.С.Станиславского.

Болезненное сознание творца, его завышенные амбиции и постоянно страдающее самолюбие выходят на передний план этой трагикомической композиции о разрушительной силе искусства. Максудов, главный герой истории в исполнении Ивана Янковского, лежит на кровати спиной к публике, отражающейся в окнах его комнатки – тонкой полоски авансцены. Рядом стоит письменный стол с зеленой лампой писателя, на стенах висят фотографии – копии снимков из дома-музея Булгакова, в центре выход на балкон, напоминающий конструкцией раскинувшего крылья ангела. За балконом тьма, лишь белая рубашка на бельевых веревках, покачиваясь на ветру, освещается лунным светом. С третьим звонком Максудов проснется, протрет глаза, выйдет на воздух, чтобы надеть чистую рубаху и выкурить последнюю сигарету перед само-убийством. Тихое кинематографичное начало никак не предвещает того, что случится совсем скоро: подобно тому, как Грегор Замза однажды утром превратился в огромного жука, недавний самоубийца станет вдруг известным драматургом. Спокойно спустить курок ему помешает ворвавшийся через балкон “Кошмар начинающего литератора” – Сергей Качанов. Вместе с собой загадочный гость впустит в комнату морозный дух театральности. И закружится: музыка из оперы “Фауст” Шарля Гуно, снег за окном, бесконечная череда малознакомых лиц вперемешку с персонажами пьесы…

Между попытками самоубийства – неудачной в начале спектакля и успешной в конце – келья Максудова–Булгакова превращается в детскую книжку-раскладушку с безумной сказкой внутри. В ней сам собой выдвигается ящичек с романом, из-за дверцы высовывается завистник, мечтающий “почеломкаться” с талантливым сочинителем, читатель выныривает из-под кровати. Пока сонный писатель, сверкая голыми пятками, ходит по своей комнате, к нему из подполья вылезает инфернальный издатель Рудольфи (Григорий Служитель), решительно берущийся печатать крамольный “Черный снег“ (читай “Белую гвардию”), затем вбегает Фома Стриж (Александр Прошин), режиссер Независимого Театра (читай МХАТ) с требованием превратить роман в пьесу. Поначалу счастливый сон все отчетливее обретает черты сна жуткого. Независимый Театр вторгается внутрь замкнутого пространства комнаты писателя и неспешно разъедает ее. И вот уже вместо портретов родственников из стенных ниш выныривают лица обидевшихся основоположников театра, а за привычными кремовыми шторами обнаруживаются театральные подмостки. К финалу спектакля не останется ни стола с зеленой лампой, ни портретов, ни даже балкона – из пустых щелей на их месте сквозит мрак сцены.

В отличие от многих, кто обращался к “Театральному роману”, Сергея Женовача не подводят два взаимосвязанных чувства: юмора и меры. Так громко зал “СТИ” смеялся, пожалуй, только на прошлой премьере, “Москва-Петушки” по поэме В.Ерофеева – комедии столь же трагической, как и новый спектакль. Комизм тут, правда, слегка старомоден, появляется в основном за счет эффекта узнавания (ну ничего же не изменилось в некоторых театрах с тех пор!) и актерской игры на грани фарса. Почти клоунессой выглядит Ольга Калашникова в образе стареющей бездарной актрисы Пряхиной, страдающей манией величия и паранойей. Трехголовая гидра, всемогущая секретарь Торопецкая в исполнении трио Катерины Васильевой, Евгении Громовой и Марии Шашловой, смешит и пугает одновременно: “Из-за вас я нахамила не тому, кому следует!”.

Вставная сцена репетиций Станиславского тоже сделана с холодным расчетом на зрительскую истерику, но на деле несколько затянута.

Нервный смех прекращается в зале приблизительно на третьей попытке Вешняковой (Мария Курденевич) произнести “Боже мой, еще зарево!” с нужной интонацией. От чрезмерного рвения игра несчастных артис-тов Независимого Театра с каждым разом становится все безвкуснее. Их учитель противоречит сам себе: то требует вложить смысл в слова, то вовсе забыть о них, обратившись к подтексту, то ищет естественности, а то связывает подопечным руки – чтобы не мешали декламации. Играет Ивана Васильевича самый опытный актер труппы Сергея Женовача – Сергей Качанов – да так свободно, от души, с улыбкой, словно он добрый дедушка юного литератора, а не его злейший враг, требующий заменить в пьесе пистолет на кинжал, сестру на мать, а массовые сцены и убийство вывести за сцену. На одном из спектаклей Сергей Качанов так вжился в роль, что в порыве вдохновения даже поранился до крови – мастер-класс по актерскому мастерству явно удался. Но дурная бесконечность репетиций Максудова не восхищает, а доводит до отчаяния: он признается, что не верит в применимость Теории к своему тексту. Станиславский учил артиста управлять собственной психикой и телом, чтобы подчинять их текущим художественным задачам. В одночасье включиться, жить здесь и сейчас, по заказу, в “Записках покойника” не могут ни актеры Независимого Театра, ни начинающий драматург, что и становится причиной трагического финала.

Максудов испытывает психологический голод по замкнутым пространствам, но, в конце концов, его комната развалится на куски, окончательно сделав частное публичным – безупречная метафора творчества, разрушающего человека изнутри, воплощена в спектакле по-настоящему играющей, живой сценографией. В узком дверном проеме балкона начиналась эта больная фантазия, в тесном футляре она и закончится: молодой писатель, словно в гроб, ляжет в нишу, оставшуюся в стене от исчезнувшей кровати. Лежа на боку, лицом к залу, он приложит дуло к виску, но тут вдруг прибежит вся труппа Независимого Театра во главе с Иваном Васильевичем. “Стойте! Зачем же стреляться?! – заботливо воскликнет режиссер. – Давайте лучше все вместе заколемся кинжалом!”.

В финале, придуманном Сергеем Женовачом для неоконченного “Театрального романа”, cцена заполнится мертвыми телами, а тканевая декорация Александра Боровского – стена комнаты – под звук отдирающихся липучек осядет, обнажив каркас конструкции. Ничего не поделаешь, спектакли преданно умирают следом за своими авторами. “Записки покойника”, или “Театральный роман”, как назвали автобиографическое произведение Булгакова издатели, и сегодня можно взять в руки, читать и делать пометки карандашом для будущих постановок, но гениальные спектакли Станиславского, к сожалению, мы не увидим уже никогда.

“Студия театрального искусства” выпускает премьеры редко, примерно раз в год. Но в отличие от многих других, более эффективных в сегодняшней терминологии, театров Сергей Женовач и его постоянная постановочная команда – художник Александр Боровский, художник по свету Дамир Исмагилов, композитор Григорий Гоберник – не создают скоропортящейся продукции. Каждая премьера “СТИ” становится большим театральным событием и надолго сохраняется в репертуаре, где не найти ни одного “мертвого” спектакля.

В “Записках покойника” наряду с хорошо знакомыми зрителю актерами выступили шесть выпускников Мастерской Сергея Женовача в ГИТИСе 2013 года. Среди них и исполнитель главной роли Иван Янковский – не только “продолжатель великой династии”, но и высоко профессиональный актер, сумевший в свои 23 года сыграть мыслящего молодого писателя в совершенно безумных обстоятельствах. Его однокурсник Александр Суворов в совсем крохотной роли управляющего материальным фондом Независимого Театра тоже умудряется врезаться в память: “Эх, деньги, деньги! Сколько зла из-за них в мире! Все мы только и думаем о деньгах, а вот о душе подумал ли кто?”. Словом, сегодня режиссер и педагог Сергей Женовач продолжает дело К.С.Станиславского, по-прежнему не отказываясь от литературоцентричности и психологизма, но и не впадая в благоговейный трепет перед авторитетом классика, следуя простому завету эпикурейцев: “Dum vivimus, vivamus!” – будем жить, пока живы. Пока театру это удается.