Оборвав свою книгу на полуслове, Михаил Булгаков так и не придумал, как ее назвать. Читателю — полная воля: хочешь — зови ее «Театральным романом» (под таким заглавием книжку впервые напечатали в 1965 году), хочешь — «Записками покойника», как было обозначено в булгаковской рукописи. Сергей Женовач предпочел менее ходовой и более мрачный вариант, как бы нарочно противопоставив свою сценическую версию жизнерадостному спектаклю «Театральный роман», вышедшему в «Мастерской Петра Фоменко» два года тому назад. У «фоменок» главным действующим лицом был сам театр, а у Женовача единственный живой персонаж — тот самый покойник, от лица которого написана книга, в то время как прочие персонажи эфемерны и существуют исключительно в воображении литератора Максудова.

Нет на свете ни перепуганного Киева, где разворачивалось действие романа «Белая гвардия» и пьесы «Дни Турбиных», ни надменной Москвы, высмеянной в «Театральном романе». Все это — лишь наваждения, являющиеся Максудову в ночных кошмарах. Распахнешь дверь на балкон — и к тебе в комнату свалится бедолага-еврей, насаженный на петлюровский штык, выдвинешь ящик письменного стола — а оттуда со змеиной улыбкой уже тянется в иудином поцелуе голова коллеги-литератора. Как тут не застрелиться?

В отличие от большинства режиссеров, пробовавших прежде инсценировать «Театральный роман», Женовач сумел ответить на основополагающий вопрос «Отчего покончил с собой Максудов?». Если следовать за сюжетом, то Булгаков дает ответы вроде бы совсем смехотворные. Оттого, что написал плохой роман? Оттого, что сочинил плохую пьесу? Ерунда, на деле у самоубийства Максудова совсем иная подоплека: стреляться можно и должно всякому из нас, потому что жизнь не имеет никакого смысла. Окружающая реальность в романах Булгакова всегда низка, подла и отдает мертвечиной, а право на жизнь дано его героям лишь до той поры, пока им снятся высокие сны, возносящие их над дольним миром. Так было в «Мастере и Маргарите», так было в «Беге» (пьеса в «восьми снах»), так выстроены и «Записки покойника».

Начинающего литератора Максудова в спектакле Студии театрального искусства играет начинающий актер Иван Янковский, которому, с одной стороны, предписано изобразить что-то вроде моноспектакля, а с другой — оторопело пообщаться со всеми бесовскими наваждениями, штурмующими его сознание. «Бесовские» сказано не для красного словца: Максудов в спектакле Женовача приравнен к Фаусту, который заключил договорчик с Мефистофелем (роль инфернального искусителя поручена издателю Рудольфи в исполнении Григория Служителя, а после — ушлому администратору Независимого театра Гавриилу Степановичу в исполнении Александра Суворова).

Несколько лет назад Женовач поставил в МХТ имени Чехова «Белую гвардию», где средоточием всех бурь Гражданской войны была гостиная Турбиных, сквозь которую маршировали полчища юнкеров. В «Записках покойника» Женовач пришел к окончательной победе солипсизма. Максудов — Янковский не выходит из комнаты, не совершает ошибку, а шлепает себе вокруг кровати в тапочках на босу ногу, притягивая к этому центру мироздания все новых и новых персонажей. Раз — и примагнитился целый театр, который тут же бесцеремонно расположился в его комнате с кремовыми шторами (художник Александр Боровский). Два — и вдруг на кровать Максудова возлег другой сновидец, подозрительно смахивающий на Станиславского. Здесь-то и начинается совсем иной спектакль.

Инициатива безнадежно утрачена. Максудов с беспокойством осознает, что герои больше не подвластны автору, а протагонистом спектакля (вот теперь перед нами уже не «Записки покойника», а действительно «Театральный роман») вдруг сделался содиректор Независимого театра Иван Васильевич в удивительно смешном и точном исполнении Сергея Качанова. «Не верю», — огорченно разводит он руками перед артистами, которые на все лады повторяют несколько фраз из пьесы Максудова, демонстрируя удивительное богатство фальшивых интонаций. Дополнив булгаковскую книгу фрагментами из «Работы актера над собой» и записями репетиций в Художественном театре, Женовач покусился на самое святое — на систему Станиславского. «Я усомнился в теории Ивана Васильевича», — шепотом сообщает нам Максудов, наблюдая за тем, как актеры вымучивают из себя преувеличенные эмоции. Впрочем, Женовач вслед за Булгаковым вышучивает не столько Станиславского и его систему, сколько тщетные и вечные попытки артистов победить в драматическом театре рутину и мертвечину. Суть системы Станиславского состоит в том, чтобы помочь актеру быть живым, но иногда и он терпел фиаско. «Суха теория, мой друг, но зеленеет жизни древо» — так вслед за Мефистофелем мог бы сказать новоявленный Фауст-Максудов в спектакле Сергея Женовача, а затем застрелиться. Впрочем, Иван Васильевич, как известно, не любит выстрелы, и, похоже, герою все-таки придется заколоться.