Давайте начнем по порядку, с самого начала. Как вы пришли в профессию? Вы сразу поверили в то, что актерская профессия – ваше призвание?

Алексей: После школы думал, конечно, чем заниматься. Но каких-то долгих, “значительных” размышлений об актерской профессии не было. Закончил Новосибирское театральное училище, а потом решил ехать в Москву, продолжать обучение.

Григорий: Евгений Борисович Каменькович нам как-то сказал: “Я же знаю, что вы в театральное училище пошли- только чтобы в офисах не сидеть” Вот я, лично, поэтому и пошел.

Андрей: Не хотелось заниматься рутиной, хотелось, чтобы следующий день отличался от предыдущего.

Григорий: Вообще-то, я в детстве археологом хотел быть, но поступил в Московскую Международную Киношколу. До ГИТИСа учился в Щукинском училище, но оттуда меня выгнали. Потом год ничего не делал и наконец поступил в мастерскую Женовача. Я делаю то, что мне нравится; мне это интересно. Призвание это или нет, я сказать не могу.

Сомнения мучают?
Григорий: Уже меньше.

Андрей: Бывает, одолевают сомнения.. Но Гриша прав – сейчас уже меньше.

А что вы можете посоветовать тем молодым людям, которые хотят стать актерами? Нужно ли начинать заниматься профессией как можно раньше – в студиях, кружках, самодеятельности? Поделитесь опытом…

Андрей: Можно начинать учиться профессии в раннем возрасте, но не обязательно заниматься именно мастерством актера. Замечательно, когда в школах педагоги “открывают глаза” на хорошие фильмы, книги. Это ведь тоже актерская работа.

Григорий: Никаких правил нет. Все кружки, студии – это, конечно, замечательно, если только учителя там хорошие. В любом случае, если тянет на сцену, надо пробовать.

Андрей: У нас есть один общий знакомый, который поступил в театральное училище, когда ему было далеко за тридцать уже.. Это замечательный артист, и кажется, что он всю жизнь занимался этой профессией. Человек просто в какой-то момент чувствует некий импульс – я должен выйти на сцену, я должен играть. Более того, бывает, что человек почувствовал этот “импульс”, поступил в театральное училище, овладел профессией – и всё, “импульс” пропал. Вот такая вещь.. непредсказуемая.

Алексей: Можно и рано придти в профессию, можно и в зрелом возрасте “загореться” актерством. А вот как остаться в профессии, не потерять азарт… Это уже сложнее.

Андрей: Мы все пришли поступать в ГИТИС, у каждого было свое желание, свой повод. Каждым из нас в тот момент что-то двигало. Мы поступили, как и сотни других людей, которые поступили и в этот вуз, и в другие. Мы просто попытались реализовать свое желание, свою мечту. А сколько тысяч людей не поступили..

Алексей: Одного желания – “Я хочу стать артистом!” – мало. Нужно иметь способности, призвание. Я бы никогда не стал врачом, например, – нет у меня к этому призвания. И педагогикой не смог бы заниматься…

Григорий: Что бы человек о себе ни думал, со стороны виднее – имеет он способности к этой профессии или нет. Еще везение должно быть. Многое должно совпасть. Честно говоря, мы сами недавно начали, так что не нам, я думаю, советовать.

Ваш театр образовался из учебного курса, а это бывает довольно редко, вам как-то помогло то, что вы учились вместе?

Григорий: Да, просто курс “перетек” в театр, стал театром.

Так всё просто? Многие театры исчезали так же быстро, как и появлялись. Как вы думаете, ваш театр долго просуществует?

Андрей: Надеемся, что долго. Будем стараться.

Алексей: А так ли необходимо сейчас задумываться над этим вопросом, что прогнозировать? Нужно работать сейчас и жить нужно тоже – сейчас.

Андрей: Конечно, нам бы хотелось, чтобы наша “Студия” просуществовала как можно дольше. И мы для этого сделаем всё, что от нас зависит.

Григорий: Я не помню, кто сказал: срок жизни определенного театрального коллектива 10 лет. Дальше начинается другой театр, приходят новые люди. Театр может стать хуже или лучше , но он меняется.

Алексей: Мы реально оцениваем происходящее. Когда всё только начиналось, кто-то из нас сказал: “Мы знаем, что мы сейчас существуем, что у нас появился шанс. Но мы знаем и то, что это рано или поздно закончится. И мы хотим сделать всё от нас зависящее, чтобы это случилось как можно позже”.

Ваш дипломный спектакль «Мальчики» стал своеобразным началом нового театра – “Студии театрального искусства”…

Андрей: Говорить, что наш театр возник тогда, когда сделали спектакль “Мальчики”, – не совсем правильно. Неужели Вы думаете: учились ребята вместе, сдружились, а потом Сергей Васильевич всех собрал и сказал: “А вот давайте, ребята, останемся вместе!” – “А, давайте!”. Нет, всё было не так!

А как?

Андрей: Четыре года мы работали почти без выходных, репетировали отрывки, сочиняли спектакли. Это не значит, что мы такие “молодцы” и “трудоголики”. Просто это был наш образ жизни. Кстати, такой же образ жизни у нас и сейчас. Вот и получилось, что четыре года такой совместной работы незаметно, постепенно превратили курс в театр-студию. Не из каждого же курса театральных вузов получаются театры..

Андрей: Вы знаете, что мечты сбываются?

Вы нас обнадежили, спасибо. А на каком курсе возникла “коллективная мысль” о театре?

Григорий: Наверное, на втором..

Алексей: На первом курсе об этом не задумывались, просто рады были, что поступили. А вот на втором такая мысль стала появляться… Так, неосознанно, где-то внутри. Потом начались разговоры – вот, было бы хорошо и дальше работать вместе.

Андрей: Сначала просто понемногу об этом разговаривали, даже не мечтали, а просто – вот, как было бы здорово, если бы мы остались вместе подольше. А со временем поняли: наше стремление быть вместе – это не просто “было бы хорошо”, а это для нас – единственный вариант дальнейшего существования, это больше, чем мечта, больше, чем просто цель.

Григорий: Главную роль в нашем “сплочении” сыграл, конечно, Сергей Васильевич и, безусловно, наши меценаты, которые нам помогают.

Алексей: Да многие факторы должны были “сойтись”. Всё рассказывать – времени не хватит. Если бы Сергей Васильевич нас не собрал вместе, если бы не занимался с нами с утра до вечера, то ничего бы и не получилось.

Андрей: Он изначально набирал не просто курс, он набирал коллектив. Каждый педагог формирует курс по своему: кому-то нужны все актерские амплуа, кто-то выбирает тех, кого считает перспективными. А Сергей Васильевич набирал команду, он сумел распознать нашу психологическую совместимость.

Григорий: Наверное, так. Ведь из всей массы абитуриентов он выбрал именно нас. Видимо, почувствовал в каждом из нас что-то общее. Потом, наш курс- это не только актеры, это – и наша режиссерская группа. Работа с ними- это огромный опыт. Мы им всем очень обязаны. Наши режиссеры сейчас ставят спектакли в Москве и по всей России, но очень хочется с ними поработать еще. Без режиссеров наш коллектив был бы совсем другим, я им очень благодарен.

И вы почувствовали свою “общность” на втором курсе, так?

Андрей: Нет, не так. Мы почувствовали свою “общность” уже при наборе.

Григорий: При наборе, на показах.

Андрей: Поступление само по себе было интересное. Мы поступали на режиссерский факультет, поэтому целыми днями “пропадали” в ГИТИСе, репетировали с режиссерами и ощущали себя уже не просто абитуриентами, а “настоящими” студентами. Ещё было непонятно – кто поступит, а кто нет, но внутри нас уже происходила какая-то работа, мы начинали взаимодействовать между собой. Нам давались такие задания, которые предполагали совместную работу и давали нам возможность как-то почувствовать и понять друг друга. И уже на этом этапе стала понятна наша общность или, если хотите, совместимость.

Ваш творческий коллектив на редкость единодушен в своих театральных предпочтениях: ваш любимый театр – “Мастерская П.Фоменко”. Это пример для подражания? Или этот театр вам близок по духу?

Алексей: Да, близок по духу, по атмосфере…Андрей: Для нас “Мастерская П.Фоменко” – это не просто один из московских театров. Это родные люди. Мы учились у одних и тех же мастеров, в тех же аудиториях. Нам близко то, что происходит в этом театре, близок его сценический язык – камерный, без лишнего пафоса.

Григорий: Мне Юрий Cтепанов нравится…

А какой актер – отечественный или зарубежный – по своей манере игры вам близок?

Андрей: Мне – Эдвард Нортон (“Бойцовский клуб”, “Американская история Х”)

Григорий: А мне – Эраст Гарин.

Как вы работали над ролью? Вспоминали ли вы себя в этом возрасте, или это был совершенно другой “механизм” работы? Когда была первая репетиция, что вы ощущали? Были ли какие-то детские воспоминания? м
Андрей: Ну конечно же возникали какие-то ассоциации, вспоминались разные истории из детства, какие-то обиды, радости…

А не было ощущения, что ваши персонажи – мальчики – намного взрослее своего возраста? Не было противоречия: я должен играть ребенка девяти, одиннадцати или четырнадцати лет, а получается, что он – этот ребенок – думает и чувствует так же, как и я ?

Григорий: Нет, у меня такого ощущения не было, поскольку моя роль (прим.: Булкин, мальчик лет одиннадцати) основана на восприятии происходящего. Мальчики – Смуров, Карташов, Булкин, Боровиков, Тузиков, – они со-переживают, со-участвуют. Они рядом с Колей Красоткиным. У нас с Андреем в этом спектакле и разные функции, и разные задачи – Андрей “ведет” действие, его Коля Красоткин взрослее этих мальчиков, он лидер. Наша же задача как можно органичнее, непосредственнее воспринимать происходящее, поэтому в наших персонажах больше открытости. Вот и весь секрет
.
Андрей: В своем романе Достоевский писал о детях того времени – детях шестидесятых годов девятнадцатого века. По своему мировоззрению, “мировосприятию” они сравнимы с нынешней молодежью, поэтому никакого противоречия не было.

Алексей: Дети – это вообще-то умный и пытливый народ . Но я, в отличие от ребят, играю персонажа, который старше меня.

Андрей: Чтобы играть ребенка, прежде всего надо понять – как он мыслит, постараться понять мировоззрение этого человека – да, человека! – и это попытаться сыграть. Вот тогда роль может получиться и уже неважно – младше тебя твой персонаж, или старше, как у Алексея, который играет Снегирева. Мы это и пытались сделать – понять. И не просто понять персонаж, а разобраться в его убеждениях, в мотивах его поступков.
Например, Коля Красоткин очень не любит, когда говорят о его возрасте, он всё время старается казаться старше, а потом сам же об этом забывает. А его беседы с Алешей Карамазовым? Он же учится у Алеши состраданию, постепенно “смягчается”, и Алеша для него становится кем-то вроде кумира.

Когда вы работали над ролями, вы задумывались о возрасте персонажа? Или воспринимали свой персонаж просто, как человека, вне зависимости от того – старше он, или младше? Были ли сомнения – а как это возможно? Или опасения?

Алексей: Конечно, и опасения, и сомнения были.

Григорий: Страшную вещь скажу: я до сих пор не определился, 12 лет моему персонажу или 9. На самом-то деле у моего персонажа и фамилии -то толком нет. Просто в одной из глав упоминается, что некоего мальчика Булкина выдрал отец. Я и подумал: чёрт возьми, а почему бы и нет…

Сергей Васильевич вам советовал, как сыграть человека, который по возрасту старше вас? Он показывал рисунок роли на сцене?

Алексей: Конечно, иногда показывал. Вначале было трудно научиться “играть возраст”, не имитировать, не изображать, а именно – играть.

Григорий: Сергей Васильевич показывает скорее – “эскиз роли”. Он показывает, как режиссер – основные акценты, жесты. Что-то мы “находили” сами, а Сергей Васильевич только немного подправлял, подсказывал.

Вам сложно было работать с текстом Достоевского?

Андрей: Мы работали с романами Достоевского семестр, а потом был показ отрывков из разных его произведений. Показ шел почти шесть часов. А “Мальчиков” мы сыграли позже. Над ними мы работали почти целый год. Пытались найти театральный язык, адекватный прозе Достоевского, понять внутреннюю логику персонажей. Первое впечатление – ошеломительное. Вот Гриша часто говорит, что произведения, с которыми мы работаем – это Вселенная. Я согласен, это так.

Григорий: Я Достоевского впервые прочитал ещё в школе. Самое большое впечатление – это “Записки из подполья”. Я ловил себя на том, что думаю логикой “Записок”, что невольно этой же логикой воспринимаю себя и людей … Но всё-таки, в 15-16 лет очень многое понимаешь только на уровне эмоций.

Андрей: Знаете, мы даже читать книги сейчас стали по-другому – читаешь, и непроизвольно начинаешь думать: а как это можно сыграть? Как это можно поставить?

То есть “Мальчики” были учебной работой? Спектакль ведь мог и не “выйти” на публику?
Андрей: Нет, у нас в мастерской бы этого бы не случилось.

Григорий: Мы такой вариант даже и не обсуждали. Ну, это странно было бы: профессиональный режиссер, худрук курса берется ставить спектакль, а актеры про себя думают “Гм. Любопытно- а этот спектакль вообще выйдет?”.

Алексей: Мы не задумывались – будет спектакль иметь успех или нет, не было у нас такой цели – сделать “успешный” спектакль, не стремились мы к этому. Нам важно было понять структуру игры, “театральный язык”, важно было научиться говорить на “языке Достоевского”, говорить его словами.

Григорий: Да, да. Я присоединюсь к мнению коллег. Это правда.

А какую роль вам бы хотелось сыграть в “Мальчиках”, помимо тех, которые вы играете сейчас?
Григорий: Сейчас мне вспоминается один яркий эпизод…Сразу после распределения ролей Андрей дружески хлопнул меня по плечу и сказал: ” Гринь, пойдём покурим…” В общем, оказалось, что ему с самого начала очень полюбился персонаж Еремея Булкина: его образ мысли, манера речи, пародоксальные оценки… Я затушил сигарету и сказал: “Андрюх, уволь. Твоя роль – Красоткин Николай и баста” и поспешил в репетиционную залу. То есть, я всегда хотел играть Булкина и никого больше. Я никому не уступил бы роль Еремея. Это, безусловно, момент профессиональный. Есть дружеские отношения, но есть же, черт возьми, профессия.

Андрей: Я долго переживал, но потом понял, что все, что ни делается, все к лучшему.

Прошлым летом вы из учебного процесса так плавно и гармонично перешли в стадию профессионального театра. Было ли в работе над “Захудалым родом” ощущение, что стиль работы изменился, или так и осталось – Сергей Васильевич ваш педагог, а вы его ученики?

Андрей: Может быть, и есть какие-то изменения, но мы их не ощущаем. Всё происходит постепенно. Мы работаем и одновременно продолжаем учиться. Невозможно разделить – вот мы были студенты, а потом сразу стали артистами. Мы уже довольно долгое время существуем вместе с нашими педагогами. Ведь и Сергей Васильевич Женовач, и Евгений Борисович Каменькович, и Герман Петрович Сидаков – они работают с нами и как режиссеры. И это очень важно для жизни студии, это правильно.

Григорий: Всё так же как и в ГИТИСе. Гм. Почти.

Алексей: Изменения происходят, конечно. Мы потихоньку набираемся опыта, режиссеры ставят другие спектакли, работают с другими актерами… Но эта трансформация происходит исподволь, незаметно для нас.

После работы с такой масштабной прозой, как “Захудалый род” Николая Лескова вы можете сказать, что в вас что-то изменилось? Или вам трудно судить?
Андрей: Конечно, что-то в нас изменилось, но заметить эти изменения самим невозможно, потому что это происходит так постепенно – понемногу, с каждой репетицией. Мы работали над спектаклем, репетировали “Захудалый род”, а нам сейчас говорят о том, как мы выросли, повзрослели. Мы же этого особо не замечаем, но если это так – значит, так.

Григорий: Лесков ничем не уступает ни Толстому ни Достоевскому. Я считаю образ княгини Протозановой дети в школах должны изучать…сочинения писать и т.д. Это великий образ. Такая литература не может не влиять на сознание. Что во мне изменилось, я не знаю. Может быть, ничего. Может быть, я, наоборот, в чем-то только сильнее убедился.

В репертуаре “Студии театрального искусства” приоритет отдается классике. Вам не хотелось бы сыграть в спектакле, поставленном по пьесе какого-либо современного автора?

Алексей: Пока у нас такого опыта не было, поэтому судить трудно. Может быть, и было бы интересно.

Григорий: Я пока не видел ни одного стоящего спектакля на современную пьесу. Повторю – из того, что я видел. Наверное, что-то хороше есть.

Андрей: Дело не в том, классика или современная пьеса, главное, чтобы была хорошая драматургия, чтобы было интересно и актерам, и зрителям. Те же проекты “Театра.doc”, “Практики” во многом спорные, но есть люди, которых эти работы не оставляют равнодушными. Значит, есть в этих постановках что-то настоящее, что “задевает”.

Вы играете классику – Достоевского, Лескова, Шолом-Алейхема, язык этих произведений необыкновенно ярок и своеобразен. А как вы относитесь к экстравагантности языка новой драмы, стремлению авторов внести в свои творения “язык улицы”, сленг?

Григорий: Например, мат можно использовать очень художественно. Как у Алешковского или Венедикта Ерофеева. Но это вопрос вкуса. А с этим сейчас большие проблемы. Тот мат или сленг, который я слышу со сцены, как правило, звучит неестественно и вычурно. То есть, вроде бы язык улиц, но на самом деле так, с такими интонациями или оборотами никто не говорит. Возникает фальшь. Убедительно выругаться – это тоже мастерство.

Современная драматургия не всегда предполагает наличие классического построения пьесы – экспозиция, завязка, развитие, кульминация, etc. На ваш взгляд, нужны спектакли, созданные в эстетике документального театра?

Григорий: Это вопрос к театроведам и режиссерам. Ну, если люди ходят- значит нужны.

А что вы хотите сказать, когда выходите на сцену и играете спектакли?

Алексей: Мы же не проповедники, у нас другая профессия. Наша задача – сыграть так, чтобы зрители поверили, чтобы спектакль их “затянул”, произвел впечатление. Равнодушие хуже провала.

Григорий: Есть разные роли, разные характеры. Вот у меня роль графа Функендорфа, подловатого такого человека. Что я могу выразить этой ролью? Что лицемерие и стяжательство- это не очень хорошо? А есть роль-исповедь. Вот Саша Коручеков играет Алешу Карамазова в “Мальчиках” – роль исповедальная, очень трудная. В этой роли важна степень эмоционального посыла залу, каждому зрителю, наконец. И нужно избежать проповеди, “увещевания” какого-то…Это сложная задача.

Какая публика приходит на спектакли? Молодежи интересна классика?

Андрей: Разная публика приходит, но молодежи в зале всегда полно. Мы не можем сказать, что вот на этот спектакль приходит молодежная публика, а на какой-то другой – зрители постарше. У всех свои предпочтения и эти предпочтения совсем не зависят от возраста. Скорее, от настроения каждого конкретного человека.

Григорий: Да, на спектаклях молодежи много. И почему Вы думаете, что молодым зрителям неинтересна классика? Если было бы скучно, не приходили бы, не смотрели . Многие мои друзья в восторге от спектакля “Как вам это понравится” Шекспира, да и “Мальчиков” тоже смотрели с удовольствием. Потом, это дурацкое слово- классика. Достоевский – это такой крутой модерн, скорее. А Шекспир – ну это просто хулиганство.

Вы чувствуете настроение зала на спектаклях? Можете сказать – какой спектакль из репертуара театра наиболее интересен молодежной аудитории?

Алексей: Конечно, настроение зала чувствуется всегда! Мы ощущаем эту энергетику, которая идет из зала, чувствуем вполне конкретно.

Андрей: Артист всегда чувствует зал. Ты же открываешься, на тебя смотрят люди, которые не скрывают своих эмоций. Это как общение между людьми, понимаете? Вот если одному человеку интересно общаться, разговаривать с другим человеком, – то какое значение имеет возраст? А спектакль – это всегда общение с залом, это обмен эмоциями. Нам важно восприятие спектакля людьми, которые пришли этот спектакль смотреть. А какой зритель – молодежь или люди зрелого возраста – неважно.

Григорий: На каждом спектакле – зал разный. И реакция зрителей зачастую бывает непредсказуемой. Вот, например, спектакль “Мальчики” – мы привыкли, что в определенном месте зал замирает. Но на очередном спектакле вдруг такой напряженной эмоциональной реакции нет… Это восприятие сегодняшнего зала, которое отличается от вчерашнего и будет отличаться от завтрашнего. На премьерном спектакле “Захудалый род” зритель был сосредоточен и скуп на эмоции. А на спектаклях “Marienbad” или “Как вам это понравится” – зрители открыты, эмоциональны… такой общий добродушный настрой. Разные жанры, соответственно, и разная реакция зала. А после спектакля задумываешься не о том, какая публика была в зале, а о том, как сыграл, о подробностях каких-то: вот это сделал плохо, вот здесь ошибся, а вот там спутал текст, о вот вроде бы в этой сцене получилось неплохо… Эта работа происходит постоянно – и до спектакля, и после. Если мы будем делать свою работу хорошо, то наши спектакли зрители будут смотреть с удовольствием, вне зависимости от возраста и от жанра спектакля…

Андрей, ты сыграл роль лейтенанта Морзе в фильме “Перегон”. Тебе было легко работать с Александром Рогожкиным?

Андрей: С Александром Владимировичем очень любопытно работать. Он знает, про что снимает, у него все придумано и продумано. Он пытался воссоздать на съемочной площадке атмосферу времен отечественной войны. Мне посоветовал “ничего не придумывать” про моего героя, а просто постараться быть самим собой.

Вам нравится отдыхать вместе?

Андрей: Мы шесть дней в неделю проводим вместе – репетиции, спектакли. У нас есть только один день в неделю свободный, но этот день мы тоже проводим вместе. Вместе отдыхать всегда хорошо.

Алексей: И нам не скучно. Если было бы неинтересно, мы бы вместе не отдыхали (общий смех).