В Петербурге на сцене Малого драматического театра с большим успехом открылись гастроли «Студии театрального искусства». Гоголевские «Игроки», «жульничество в 9 эпизодах и 25 явлениях», поразили зрителей своей, увы, неумирающей актуальностью.

Перед началом спектакля в фойе МДТ на столах специально для зрителей разложены темно-зеленые программки и ярко-зеленые крепкие яблоки. Угощайтесь! А яблоки самим своим видом намекают на старый как мир сюжет о грехопадении и познании зла.

Вертикали колонн, симметричность игорных столов создают пространственный ритм. Выскакивают игроки в черном, как черти из табакерки (а можно вспомнить и пушкинского «черного человека»). На черном фоне контрастно выделяется белое – свечи, игральные карты, детали реквизита. Черно-белая гамма (художник – Александр Боровский) – не просто колористическое решение спектакля – она задает иносказательность, сообщает спектаклю притчевую обобщенность и притчевую же лаконичность, внятность. Вот эти белые прямоугольники карт, щедро рассыпанные по черному полу, порванные и смятые, яростно брошенные на черный пол – и есть растоптанное, преданное и проданное добро.

Главный герой (главный, конечно, с оговоркой: тут все хитры, палец в рот не клади! – каждый норовит стать главным) – как бы помещик Ихарев. «Как бы» – потому что звание его условно, игроком тут может оказаться кто угодно. Плутовская улыбка, жуликоватый блеск глаз при внешней благопристойности и благообразии облика роднит Ихарева (Андрей Шибаршин) с гоголевским Чичиковым. Чуть склоненная голова, очаровательная ямочка на щеке – все это призвано замаскировать авантюрную натуру персонажа.

Ему под стать и остальные участники аферы – разбойники с большой дороги, каждый со своим характером. По-разбойничьи угрюмый Кругель (Григорий Служитель), похожий на убийцу Швохнев (Александр Обласов), мерзкий и хитроватый, будто бы масляный Утешительный (Алексей Вертков). Игроков-картежников решительно невозможно спутать друг с другом – коварство, хитрость их предельно индивидуализированы. Они замечательно слышат, чувствуют друг друга – и как сложившаяся игорная команда, и как ансамбль молодых артистов.

Открывая гастроли, предваряя своим выступлением первый спектакль «женовачей» на сцене МДТ, Лев Додин сказал об особой атмосфере теплоты и семейственности в молодежной труппе – и это в спектакле очень явно. Эта душевная симпатия распространяется и на персонажей – все они сыграны, как люди. Никакого привычно приписываемого Гоголю гротеска, никаких кривых рож. Никакого романтизма. Если искать этому спектаклю аналоги в живописи, то стоит вспомнить лаконичную графику в стиле модерн. Четкие, ритмически выверенные мизансцены как бы вырисованы в пространстве сцены карандашом – строго и просто, без виньеток и витиеватых узоров. Так же энергичен, упруг темп спектакля – не успели оглянуться, а два часа уже пролетело.

Дробный перестук костяшек пальцев по столу, странный стук за сценой в духе музыкального минимализма разделяет эпизоды и создает многозначительные, полные напряжения и тревожного ожидания паузы.

Мир этого спектакля замкнут – вор на воре сидит и вором погоняет – либо ты обманешь, либо сам будешь обманут. И зрительный зал порой взрывается смехом: как похоже, как знакомо! Зал буквально взревел на словах «взятки берут и те, которые повыше нас» – игроки при этом благоговейно подняли глаза к небу. И не раз они их так поднимали – о, низкопоклонство наше!

…Все кончается «дьявольским обманом» – вор у вора украл: Ихарев, прекрасно рассуждавший о необходимости «тонкой» игры, о том, что по-другому нельзя, оказывается сам обобранным «товарищами» по игре. Когда открывается, что он разорен, вспоминается Германн из «Пиковой дамы» – «как мог он обдернуться». Что наша жизнь? – Игра!».

Сострадательной интонации спектакля, впрочем, совсем не чужда легкая, чуть ироничная улыбка его «Игроков». Точку этой истории ставит эффектный финальный трюк: бюст автора «Игроков» Гоголя, что примостился в углу сцены, поворачивается, точнее, отворачивается от возмущающей спокойствие сцены. Слишком бойкие игроки попались, слишком лихая игра началась – так, что сам автор отворачивается от своего детища, не собираясь играть по таким правилам.