Как правило “ЭС” интервьюирует актеров, режиссеров. На этот раз мы публикуем беседу с директором самого молодого театра Москвы – “Студии театрального искусства” – Геннадием Наумовичем Дашевским.
– Ваш путь к директорству не совсем обычен. Каким образом театр стал жизненной доминантой?
– Наверное, причина генетическая. И мама, и папа учились на последнем курсе Михоэлса в ГОСЕТе, том курсе, который разогнали после смерти Соломона Михайловича. Это было в 1948 году, до моего рождения. Мой брат в молодые годы пошел работать главным администратором в театр, сейчас он работает на телевидении. Я второй сын в семье, получил техническое образование и был очень успешен в своей специальности инженера-сантехника. В театр попал совершенно случайно: меня позвал работать главным инженером в “Современник” Леонид Аркадьевич Рохлин, директор-распорядитель. Мне это было интересно, потому что была возможность начинать проект с нуля (тогда возникла идея новой сцены).
– Там вы познакомились с художником Александром Боровским. И то, что вы стали директором “СТИ”, – это его заслуга?
– Безусловно. Он меня порекомендовал. Насколько я знаю, здесь был небольшой конкурс. Когда составлялся бизнес-план, то именно мой вариант больше всего понравился нашему учредителю.
– Вас привлекла возможность начать еще одно дело с нуля.
– Да. Проработав много лет в государственном театре, видя все его минусы, я понимал, что в частном театре их можно избежать. Конечно, ты не застрахован от новых ошибок, но лучше учиться на своих ошибках, а не на ошибках предшественников.
– В вашем театре существует коллегиальное управление, то есть некий триумвират: Женовач, Боровский и вы?
– Сергей Васильевич – первое лицо в театре. Он отвечает за все. Рутину я беру на себя, а стратегические решения мы принимаем вместе. Бывают споры, бывает, что я с чем-то не согласен, но уступаю, а потом выясняется, что Сергей Васильевич оказался прав. Бывает, что прав оказываюсь я. Мы идем параллельно, но смотрим в одну сторону. Нам работается комфортно.
– Мне кажется, что одна из особенностей вашего театра состоит в том, что и зрителю у вас комфортно. Я бываю здесь часто, и нигде в Москве (кроме, может быть, РАМТа) не вижу такой чуткой, “своей” публики, что важно, молодой.
– Чтобы зал был таким, нужен целый комплекс факторов. На верхушке стоит Женовач, качество спектаклей, внутренняя атмосфера театра, сам прием зрителя, лица билетеров, гардеробщиков. Ведь бывают театры, в которых тебе портят настроение сразу при входе. Почему я отказался от продажи программок? Они у нас с первого дня выдаются бесплатно (их стоимость учтена в стоимости билета). Между тем, наши программки сделаны на хорошей бумаге с хорошей полиграфией. Не буду грузить вас цифрами: сколько стоит эта бумага, которую мы покупаем в Германии.
– “СТИ” – театр, у которого есть свой неповторимый стиль. Что большая редкость. Начиная с дворика перед входом и кончая программками, – все имеет индивидуальность.
– Это заслуга в первую очередь Саши Боровского. Здесь каждая деталь продумана. Меня очень радует, что наш учредитель Сергей Эдуардович Гордеев (теперь я могу назвать его имя) – не просто культурный человек, но человек, умеющий слушать. Он поверил нам. И мы сделали вещи, которые невозможны ни в одном государственном театре. Театр так же красив для артистов, как и для зрителей. Каждая гримерка, каждый кабинет сделаны так, чтобы всем приятно было сюда приходить. Обычно для зрителей делают канделябры, а за кулисами – подвесной потолок и двери с Каширского рынка. Спасибо Сергею Эдуардовичу за возможность построить дом таким, каким нам он виделся.
– Раз мы начали разговор о публике, мне хотелось бы расспросить вас о вашей недавней поездке в Америку, о тамошнем зрителе.
– Поездка возникла благодаря Михаилу Барышникову. Он увидел видеозаписи и загорелся идеей привезти наши спектакли. Он выбрал “Мальчиков”. Мы выступали в Нью-Йорке, а потом поехали во Флориду на международный фестиваль в Сарасотту (учредитель фестиваля – Барышников).
– Это фестиваль драматических театров?
– Нет, он многообразен по жанрам: балет, современный танец, театр кукол, джаз. Мы видели спектакль самого Михаила Барышникова. Драматический театр представляла “Студия театрального искусства”. В прошлом году – спектакль Питера Брука. Согласитесь, лестное предложение.
– Как выглядит город Сарасотта и его публика?
– Это небольшой город с университетом (отделением университета Флориды), где есть театральная школа, которой руководит Андрей Бабель, внук писателя. Он побывал на нашем спектакле, мы очень подружились. Сарасотта с ее прекрасным климатом – город миллионеров, которые именно там проводят свою старость и живут до ста лет. Интересно было наблюдать за их реакцией на “Мальчиках”. Эти пожилые люди свистят, бьют палками от восторга.
– Аудитория залов в Нью-Йорке была преимущественно эмигрантской?
– Мы играли в Центре Барышникова. К нему ходит культурная публика. Не Брайтон-Бич! Были и американцы. Хотя в Нью-Йорке подавляющую часть составляли русские. А на фестивале русской публики не наблюдалось. Успех был удивительный. Конечно, американский зритель все воспринимает по-особому, он более эмоциональный.
– Я знаю, что в этот спектакль введены недавние выпускники Мастерской Женовача. Какой состав поехал в Штаты?
– Мы взяли оба состава. Все-таки первый выезд в Америку. Это огромное впечатление для всех. Михаил нас принимал очень тепло. К нам на спектакль пришел Юз Алешковский. Возникали интересные встречи, знакомства.
– Вернемся на родину. В последнее время я замечаю у режиссеров, директоров буквально апокалиптическое настроение. Действительно, бюджеты сокращаются, особенно остро выглядит ситуация в провинции. Какой вы видите перспективу театра вообще и конкретно вашего коллектива?
– Наш театр – частный, но механизмы управления мало чем отличаются от государственных структур. Мне кажется, что мы лучше считаем деньги, поскольку бюджетные средства принято считать абстрактными. Наш театр избавлен от многих препон, я сочувствую своим коллегам, особенно когда дело касается тендеров, сроков выпуска, аренды помещений, земли. Я понимаю возмущение Юрия Петровича Любимова и всех остальных деятелей театра.
У нас те же самые расходы: на постановки, на зарплаты. Но мы вольны кое-что менять. Скажем, не обязаны израсходовать деньги до 31 декабря, можем перенести премьеру, изменить штатное расписание, установить свои зарплаты, мы не отчитываемся перед казначейством, которое возвращает платежку из-за того, что вы использовали не 16 авторучек, как планировали, а 17. У нас нет творческого конкурса. Я понимаю, что другие театры вынуждены юлить, хитрить, обходить препоны. Ради результата.
По поводу перспективы. Мы находимся вне бюджета. Но нас касается налоговое законодательство.
– И довольно суровое.
– Даже если разделить сумму, которую мы зарабатываем, и то, что нам должны дать, – у нас соотношение приблизительно равное с гостеатрами. Ну, может быть, несколько лучшее. А могло бы быть еще лучше, если бы зал не был рассчитан на 230 мест. Но все равно репертуарный театр никогда не выйдет на самоокупаемость. Никогда. Театр, который хочет выпустить хороший продукт, никогда не станет экономить ни на материалах, ни на личностях.
– Я постоянно думаю о том, что страшно несправедливо, что в стране Станиславского, Саввы Мамонтова, Саввы Морозова, Сергея Зимина до сих пор нет закона о меценатстве.
– Это ужасно и является очевидным тормозом для развития театра.
– У вас молодая труппа. И театр напоминает семью.
– Вы правы. Сергей Васильевич очень мудро сделал, оставив в театре педагогов. Работают и постоянно бывают и Ольга Васильевна Фирсова, и Вера Петровна Камышникова, и Евгений Борисович Каменькович, и Григорий Яковлевич Гоберник, и Герман Петрович Сидаков. С ними была связана студенческая жизнь, и все они с нами. И Борис Николаевич Любимов. Все это держит. Как и присутствие в театре Александра Боровского и Дамира Исмагилова. Это связующая сила наших отношений. У нас очень сильная творческая команда. В этом – залог успеха.
– Как я понимаю, театральная генетика в вашей собственной семье не дремлет. Ваша дочь учится в ГИТИСе на курсе Евгения Каменьковича и Дмитрия Крымова.
– Она была школьницей, когда создавалась “СТИ”. Она знала наизусть все роли, все мизансцены. Ее держали на балконе Центра Мейерхольда, потому что она могла упасть вниз от возбуждения. Но она всегда рисовала. Сегодня она на 4 курсе. Чувствует себя востребованной. Я рад за нее.