Известный девиз «Через тернии к звездам» часто воспринимают как констатацию: шел человек, шел, продирался через эти самые тернии, добрался до звезды, устроился там поудобнее и свесил ножки прямо в космос. Если такое и случается, то, как правило, либо тернии бутафорские, либо звезды. Обычно даже самый тернистый путь не гарантирует, что ты на этой звезде удержишься. Можно сорваться и разбиться. Насмерть. А можно собрать себя из обломков и двинуться по новой траектории. И совсем не обязательно к какому-то конкретному светилу. Можно просто идти своим путем, оставаясь верным ему, куда бы он тебя не завел. Сергей Женовач из тех немногих, у кого хватает на это мужества.
Первым словом, которое произнес маленький Сережа, было не «мама», и не «папа», а… «гвоздь». В доме меняли полы, гвозди лежали повсюду, а малыш на четвереньках ползал по только что прибитым доскам. По семейной легенде, папа вошел в комнату, сын протянул ему кулачок с зажатой в нем железякой и очень внятно произнес – «гвоздь». Заявка на характер была сделана. У этого негромкого, деликатнейшего человека внутри несгибаемая стальная арматура. А гвозди он и сегодня в руках сжимает, особенно, когда очень волнуется перед спектаклем.

К театру его тянуло с непреодолимой силой. Ходил в драмкружок в доме пионеров, мечтал стать артистом. Но однажды в его родной Краснодар приехал из Москвы с гастролями Театр на Малой Бронной. Первым спектаклем, который увидел Сергей, стал «Ромео и Джульетта» Анатолия Эфроса. Сергей Васильевич до сих пор помнит, где сидел – 16 ряд, место у прохода. «Я помню, как они вышли, как прозвучала музыка, как все застыли, и Смирнитский начал говорить про «две равноуважаемые семьи»… И вдруг почувствовал, что не хочу там среди них ходить, хочу все это организовывать. Я не знаю, как это возникает. Может, потому что я сидел далеко и не видел лиц, а видел фигурки… Я даже не оценивал, хорошо это или плохо. Я просто понял, что это мое». Следующим был «Дон Жуан», который стал одним из самых сильных театральных впечатлений в жизни. Фамилия Эфрос юноше тогда ничего не говорила, но желание быть режиссером в пятнадцатилетнем подростке пробудил именно Анатолий Васильевич.

Первым режиссерским опытом Женовача стала «Любовь к трем апельсинам» Карло Гоцци. Ехать в Москву сразу после школы Сергей не решился. Поступил в Краснодарский институт культуры на отделение режиссуры самодеятельных театров. Перспективному выпускнику предложили остаться в аспирантуре, но тот отправился создавать свой первый театр – молодежный любительский в клубе «Строитель». Они с таким азартом играли Булгакова и Достоевского, что в итоге театр закрыли. «Это большая беда, – считает Сергей Васильевич, – что из нашей жизни ушло любительство. Раньше были литературные кружки, театральные, художественные, но всего этого больше нет. А ведь это первая ступень к серьезному искусству».

Поступить на курс к Эфросу Сергею Васильевичу помешали обстоятельства, но судьба не оставила его без Наставников с большой буквы. «…Я счастлив, что учился на курсе Петра Наумовича Фоменко. Для меня это человек особенный. Он очень много мне дал – в профессии, в понимании жизни. Отношения учителя и ученика – это очень сложные взаимоотношения. Они не всегда складываются гладко. Они и не могут складываться гладко. В какой-то момент ученику надо уходить, потому что он может превратиться просто в подмастерье». По собственному признанию Сергея Васильевича, работать с актерами его научила Роза Абрамовна Сирота: «Таких мастеров уже не осталось. Я перечитываю студенческие конспекты и очень много думаю. Уроки Розы Абрамовны со мной на всю жизнь». Ученики Женовача, наверняка, скажут о нем то же самое. Хотя пользоваться этими уроками им гораздо сложнее, чем их учителю уроками своих наставников – времена изменились.

Из рук Петра Наумовича Женовач принял все лучшее, что было в советском театре: тонкое понимание серьезной литературы, умение организовать труппу на достижение общего результата, четкую систему этических и нравственных координат, бережное отношение к традициям. «Мне кажется, – считает Сергей Васильевич, – люди соскучились по театру душевному, по театру, где можно помолчать и подумать. Этим театром нельзя заниматься в отрыве от публики. И когда так называемые лаборатории, а на мой взгляд, псевдолаборатории, занимаются сами собой, ищут собственного душевного очищения посредством театра – мне кажется, это шаманство. Театр – всегда общение. В этом его игровая природа».

Фактически, Сергей Женовач оказался чуть ли не единственным, кто нашел в себе мужество принять эстафету от уходящего в небытие советского театра и на его фундаменте построить свой театр, для которого превыше всего были не «современность», «актуальность», «встроенность в контекст сегодняшнего дня», а потребность вести со зрителем разговор по душам о том, что для человека на самом деле важно и ценно – долг, честь, отвага, преданность, добродетель, любовь, жизнь… Как бы ни пытались стереть все это из нашей жизни либерализаторы и прогрессисты всех мастей – оболгать, унизить, высмеять, Женовач и его единомышленники (можно только сожалеть, что их оказалось куда меньше, чем могло бы быть) снова и снова напоминают растерявшимся и разуверившимся: только вот этот веками, тысячелетиями складывавшийся культурный код и не дает человеку превратиться в нелюдя.

Для Сергея Васильевича театр не столько дом или семья, сколько компания – дружество людей, разделяющих общие ценности. Первую такую компанию он собрал в Театре-студии «Человек», куда его позвала Людмила Романовна Рошкован, создавшая это крошечное пространство с уникальной энергетикой. В этом «силовом поле» появились «Панночка» Нины Садур и «Иллюзия» Пьера Корнеля. Потом будет Театр на Малой Бронной, где случится сначала «Король Лир», а затем «трехмерное» воплощение романа Ф.М. Достоевского «Идиот»: «Бесстыжая», «Рыцарь бедный» и «Русский свет». Возглавив пребывавший в коматозном состоянии театр, Женовач с терпением садовника начал собирать труппу – цветок к цветку, дарование к дарованию, но климат «благословенных 90-х» был явно неблагоприятен для такого изысканного сада.

Времена, как известно, не выбирают, но Женовач умеет жить по своим собственным часам. При том, что отдает себе отчет: режиссура – самая зависимая профессия на театре. «Режиссер не свободен в выборе того, что ему ставить, – убеждал он автора этих строк. – Вот есть у тебя «портфель» – 20-30-40 названий. И думая о новой постановке, ты раскладываешь пасьянс, который ложится или не ложится на театр, в котором ты работаешь. Хочешь ставить «Макбета»? Нужны артисты, способные его сыграть. Художники, способные передать твое видение. Композитор, готовый написать музыку. Сцена, в которую можно вписать именно этот спектакль. Дирекция, которая в твою затею поверит и даст денег. Дальше возникают зрители, которые захотят именно сейчас прийти именно на твоего «Макбета». И только если все совпало, появится такой желанный тебе «Макбет».

Просчитать такое совпадение немыслимо. Между тем в Малом театре с начала 2000-х живут и здравствуют поставленные Женовачом «Горе от ума», «Правда хорошо, а счастье лучше» и «Мнимый больной», чувствующие себя в Доме Островского как… дома.

Но, похоже, главная работа режиссера творилась тогда не на подмостках прославленных театров. Петр Наумович Фоменко, в гитисовских мастерских которого Женовач преподавал много лет, не дал своему ученику превратиться в подмастерье, предоставив возможность набрать свой курс. «В педагогике самый важный момент, – признавался Сергей Васильевич в одном из интервью, – материнские свойства. Как бы парадоксально или, напротив, банально это ни звучало. Это Мария Осиповна Кнебель сформулировала. Режиссеры – люди отдельные, одинокие, с одинокой судьбой. Люди жесткие по жизни. А педагогика требует душевности, распахнутости. И любви. Очень важно не бояться идти за учениками, не бояться учиться у них».

Женовач – педагог от бога. Он умеет зажигать в питомцах их собственный внутренний свет. Дар, по всей видимости, природный, но отточенный, может, и неосознанно, еще на «фоменках»: на атомной энергии, полученной от «Владимира III степени» выросло первое поколение «Мастерской Петра Фоменко». А потом у Женовача появилась своя мастерская, которая росла-росла и выросла в «Студию театрального искусства». Он отбирал ребят по своей мерке, по своим идеалам – сложился ансамбль, живущий по единым законам. Его первым ученикам не захотелось расставаться. Неудивительно, ведь для Сергея Васильевича труд артельный, коллективный всегда ценней, дороже индивидуального. И ребятам захотелось доказать, что они могут, имеют право быть отдельным театром.

Понятие «театр» для Женовача имеет выраженный оттенок «производственности» – это конвейер, который обязан выпускать спектакли и выполнять план. Ему же ближе вахтанговский симбиоз «школа-студия-театр», подразумевающий, что самое важное в жизни каждого студийца – это сцена. Как правило, эпоха студийности длится недолго, но «без него жить в театре невозможно. Потом люди это вспоминают и этим живут. Эти воспоминания дают энергию, силу выдержать жизни прессинг. Школа-студия-театр – это школа великая. Просто она сегодня нивелируется. Ее нет. Студии заглохли. Мы обедняем сам театральный процесс. Мы думаем, что сразу возникнет что-то гениальное, на века, и это переменит наше мировоззрение! Но так же не бывает!»

Еще до того, как обрести свое имя, СТИ началась «Мальчиками» – искренними и пронзительными. Неожиданными настолько, что удивили даже тех, кто способен цитировать «Братьев Карамазовых» целыми страницами, хоть посреди ночи разбуди. Если бы не этот спектакль, кто знает, как сложилась бы судьба этих ребят, и тех, кто пришел вслед за ними. Хотя многие точкой отсчета называют «Захудалый род» по Лескову – эдакого «Короля Лира», транскрибированного в русский менталитет. Постановка принесла новорожденному театру две первых награды – «Золотые Маски» в номинациях «Работа режиссера» и «Лучший спектакль малой формы». Через два года еще одной «Маски» будет удостоена диккенсовская «Битва жизни». Но лавры – это внешнее. Внутри, в самой что ни на есть сердцевине этой единственной в своем роде конструкции, искренняя вера всех – от капельдинеров до осветителей и от кассиров до монтировщиков – в необходимость того, что они делают, людям. Обычным зрителям. Не обязательно насмотренным и продвинутым. Такое впечатление, что неофитам, которых в этот уютный краснокирпичный особнячок привели впервые чуть ли не за руку, здесь особенно рады. Горячие поклонники СТИ таким даже немного завидуют – у них впереди еще столько открытий. Ведь афиша театра – наглядная его история. Каким-то непостижимым образом здесь умудряются сохранять практически все созданное за минувшие годы.

Женовач, выпуская одну премьеру в год, никуда не торопится. Он принципиально не хочет существовать в режиме «конвейера». Спектакли взрослеют вместе с актерами первого призыва и молодеют с каждым новым пополнением, то есть живут как бы в двух противоположных направлениях. А почему бы и нет? Принцип единства и борьбы противоположностей никто не отменял.

Фирменным стилем «женовачей» стал спектакль-рассказ. Когда все начиналось, возраст труппы был чуть за двадцать. Это и определило репертуар и подход к работе – высокая проза, «рассказанная» со сцены. Молодому актеру, как правило, не по силам быть психологически достоверным в возрастной роли (разве если в водевиле) – у него нет инструментов, чтобы проникнуть в те слои судьбы, коих в его собственном опыте еще не существует. Но если он не «играет» своего персонажа, а «рассказывает» о нем, то получает возможность не соответствовать существующей реальности, а придумывать свою собственную, как каждый из нас придумывает свою Наташу Ростову или Маргариту. Правда существования в образе становится важнее пресловутой «правды жизни».

Для Сергея Васильевича его театр стал смыслом жизни. Звучит несколько высокопарно, но так оно и есть. Он просто не умеет иначе. Да и не хочет. Конечно, время от времени и его посещает мысль, что может не стоит по нынешним временам вот так вкладываться и выкладываться? Ведь поводов для разочарований у него, как известно, хватает. Но в том-то и дело, что для него разочарование в профессии, сколь бы горьким оно ни было – только рубеж, который приходится преодолевать каждому, и ничего фатального в том нет. Удач без поражений не бывает, а значит, что бы ни случилось, нужно просто потихоньку делать свое дело, «ведя его к какому-то счастливому итогу». Чем он, собственно, и занят.

Источник: http://www.strast10.ru/node/6059