Как жить, если все потеряно, не сбыться розовым мечтам? Окунуться ли в прошлое, зацепиться ли за иллюзию выдуманного счастья – все тщетно. Остается последняя надежда… на Пушкина. Или Довлатова? Снова идем в театр.
Довлатов возвращается. Первые произведения писателя стали издаваться на родине после его смерти, в 90-х годах. Все это время они активно переиздаются. По его книгам пишутся сценарии и снимаются фильмы. Достаточно вспомнить «Конец прекрасной эпохи» Станислава Говорухина (2015) и фильм этого года – «Довлатов» Алексея Германа-младшего.
Не ослабевает интерес к великому писателю и со стороны театральных режиссеров, о чем свидетельствует постановка «Заповедник» на сцене Студии театрального искусства под руководством Сергея Женовача. Премьера состоялась в январе нынешнего года.
Действие «Заповедника» происходит в конце 70-х, незадолго до отъезда автора за рубеж. Не случайно настроение повести можно охарактеризовать как чемоданное: главный герой – Борис Алиханов, alterego Довлатова, пребывает в душевных метаниях и сомнениях перед тем, как принять решение, кардинально меняющее его жизнь.
Мечты об отъезде одолевают многих персонажей «Заповедника», включая спившегося фотографа Валеру Маркова (он даже подумывает доплыть на лодке до Турции или жениться на еврейке, чтобы попасть в Израиль) и майора КГБ товарища Беляева, который вызывает Алиханова на допрос в связи с отъездом его жены в Америку.
Тем, кто ностальгирует по советским временам, с Довлатовым, как говорится, не по пути. Писатель не нашел своего места в советских реалиях, эпоха «прекрасных свершений» для него, как, впрочем, для большинства мыслящих людей, оказалась тупиковой веткой.
Заповедник «Пушкинские горы» для многих персонажей повести – последняя надежда реализовать себя в местах, освященных именем великого поэта. Поэтому сюда приезжают: бывший беллетрист Стасик Потоцкий; неудавшийся вундеркинд, «гений чистого познания» Володя Митрофанов и главный герой, писатель Борис Алиханов, книги которого не издаются. Он сравнивает свою жизнь с минным полем, но пытается «разорвать цепь драматических обстоятельств».
Однако мечтам героев не суждено сбыться…
«Открыт паноптикум печальный»
В спектакле бутылка водки становится безмолвным участником действия: все представители сильного пола, включая главного героя, с мастерством фокусников извлекают поллитровки из пруда, к которому ведет шаткий деревянный настил. Сидя на нем, произносит свои монологи Борис Алиханов в исполнении Сергея Качанова. Здесь же происходят обильные возлияния персонажей пьесы и их пьяные откровения.
Особенно хотелось бы выделить рассказ Володи Митрофанова – напыщенного и одновременно жалкого в интерпретации молодого актера Льва Коткина.
Зрителю интересно будет узнать, как чудо-ребенок, которому пророчили блестящее будущее, превратился в неудачника и пропойцу без диплома и профессии.
Здесь же, над мутной водой, происходит центральная сцена – объяснение Бориса Алиханова с бывшей женой Татьяной, которая уговаривает его вместе с ней и их дочерью эмигрировать в США. Свое желание покинуть родину она объясняет так:
«Мне надоело. Надоело стоять в очередях за всякой дрянью. Надоело ходить в рваных чулках. Надоело радоваться говяжьим сарделькам…»
«Что тебя удерживает? Эрмитаж, Нева, березы?» – обращается она к бывшему мужу.
Он отвечает: «Язык. На чужом языке мы теряем восемьдесят процентов своей личности».
«Меж юных дев, увенчанных цветами…»
Над деревянным настилом возвышается горбатый мостик – романтичный символ Пушкинских гор. На нем происходят, так сказать, возвышенные сцены: собираются сотрудницы музея, все поголовно в очках, одетые в подчеркнуто старомодные цветастые платья, на ногах – трогательные белые носочки и лаковые туфли. У них почти нет индивидуальности – они одинаково восторженные и утонченные.
Они цитируют Пушкина – иногда подчеркнуто смешно, нелепо жестикулируя руками, иногда – трогательно и красиво. Они же исполняют романсы на его стихи.
Но в целом все они – полноправные обитатели паноптикума вместе с опустившимися интеллигентами и другими странными личностями, населяющими заповедник.
Признаваясь чуть ли не на каждом шагу в своей любви к «солнцу русской поэзии», они на самом деле мечтают лишь о замужестве.
Правда, за это их трудно осудить.
Пушкин – не только соавтор спектакля (его имя значится в афише рядом с фамилией Довлатова), но и полноправный его участник, его невидимое присутствие ощущается везде – даже там, где его быть не должно.
Борис Алиханов воспоминает: «На каждом шагу я видел изображение Пушкина. Даже возле таинственной кирпичной будочки с надписью “Огнеопасно!”»
Пушкиным здесь экзаменуют.
На первом же собеседовании при устройстве на работу главного героя спрашивают: «Вы любите Пушкина?» Но это вопрос риторический, а вот следующий гораздо сложнее: «За что вы любите Пушкина?». И Алиханов разражается длинной тирадой о том, что Пушкин – это «наш ренессанс». Впрочем, тут же вспоминает, что Ренессансом звали лошадь Дон Кихота.
Пушкиным торгуют: на одной из экспозиций за портрет Ганнибала выдавалось изображение другого исторического деятеля, никому не известного. И пока не обнаружился этот казус, портрет висел, и туристы охотно платили за то, чтобы посмотреть на «прадеда» Пушкина.
Точно так же директором заповедника была придумана аллея Керн, по которой якобы гуляла одна из возлюбленных поэта; на дуб была повешена «златая цепь»… А Стасик Потоцкий вообще начал за деньги водить туристов на якобы подлинную могилу Александра Сергеевича, поскольку ее, как он объяснял наивным гостям заповедника, «скрывают от народа».
Не случайно главный герой замечает:
«Любовь к Пушкину была здесь самой ходовой валютой».
На самом деле настоящая драма заключается в том, что гениальная поэзия Александра Сергеевича никак не монтируется с жизнью его потомков – людей советского застоя. Они совершают низменные поступки, лгут себе и другим, матерятся, беспробудно пьют.
В результате заповедник, призванный стать местом всеобщего поклонения и духовного просветления, превращается в модель общества эпохи социализма, ее зеркальное отражение. И не толькотой эпохи.
Повесть и ее сценическая версия по-прежнему актуальны. Поменялись только внешние обстоятельства, а проблемы остались прежние.
Две судьбы
Для самого же автора Пушкин во время работы в заповеднике открывается с новой и неожиданной стороны. После чтения редких книг и статей в местной библиотеке он отмечает:
«Больше всего меня заинтересовало олимпийское равнодушие Пушкина. Его готовность принять и выразить любую точку зрения. Его неизменное стремление к высшей объективности. Подобно луне, которая освещает дорогу и хищнику, и жертве».
И продолжает: «Его литература выше нравственности. Она побеждает нравственность и даже заменяет ее. Его литература сродни молитве, природе…»
Он находит нечто общее в своей судьбе и судьбе поэта:
«У Пушкина тоже были долги и неважные отношения с государством. Да и с женой приключилась беда». Это понимание помогает ему пережить трудный период.
Вслед за любимым поэтом он повторяет строки, которые отражают его жизненное кредо: «Иная, лучшая потребна мне свобода / Зависеть от царя, зависеть от народа / Не всё ли нам равно? Бог с ними / Никому / Отчета не давать, себе лишь самому / Служить и угождать; для власти, для ливреи / Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи».
Игру Сергея Качанова хочется отметить особо. Он намного старше своего литературного прототипа, что поначалу смущает. Но потом к этому привыкаешь, осознавая, что автор говорит устами своего героя с высоты прожитых лет, умудренный опытом, когда он оценивает уже прошедшие события своей жизни (повесть была написана Довлатовым в эмиграции, в 1983 году, позже происходящих в ней событий).
Краски жизни
Не согласна с теми, кто считает спектакль беспросветно мрачным. Да, кто спорит, такие моменты есть в размышлениях Бориса Алиханова: «Я шел и думал – мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда…»
В постановке есть главное – чисто довлатовская интонация, в которой, как в палитре истинного художника, присутствуют все цвета радуги: от серого и черного до ярких и разнообразных. Его смех то горький, то ироничный, то остро сатирический.
Поэтому картина мира, представленная писателем и умело перенесенная на сцену, такая же пестрая, как сама жизнь, такая же разная и непредсказуемая.
За это мы и любим Довлатова, смеясь сквозь слезы вместе с ним, спеша в театр на спектакли по его произведениям… Жаль только, что слава его оказалась посмертной.

Источник: https://vogazeta.ru/articles/2018/5/11/idi_v_teatr/3189-panoptikum_xx_veka