Выставка Государственного театрального музея имени А.А. Бахрушина «Чехов», развернутая в помещении Музея современной истории России, посвящена юбилейной чеховской дате – 150 лет со дня рождения писателя. Да-да, в это трудно поверить, но минуло уже полтора века. А между тем жизнь Антона Павловича после смерти, среди все новых и новых поколений, так естественна и полна, будто он и сегодня наблюдает наш меняющийся мир и с ним вместе меняется. В истории культуры – не только российской – эта дата на самом деле великая.

Однако как-то так получается, что наши юбилейные мероприятия хотя и отличаются размахом, обилием громких слов, формальных восторгов, но редко запоминаются чем-то неожиданным, новым, не под копирку.

Нынешняя выставка «Чехов» – явно не под копирку. Она обманывает ожидания посетителей и одновременно превосходит их, предлагая свой путь в творческий и человеческий мир писателя, свой способ общения с историческим временем и пространством. Обманывает, потому что так не походит на традиционную, заранее предполагаемую экспозицию. В этих заполненных светом и воздухом залах нет ничего юбилейно-привычного, а потому в массовом литературоведческом сознании – обязательного. Ни одной реально вещной бытовой детали, чего-нибудь житейски подлинного или под это подлинное подделанного. Ни предметов тогдашнего обихода, ни вещей, к которым Чехов прикасался когда-то. Ни листка его рукописного. Словом, ни-че-го вызывающего фетишистское умиление.

Художник Александр Боровский предложил иначе приблизиться к прошлому. Не через предметы с музейными номерами хранения, а виртуально, через призрачные отзвуки той, навсегда исчезнувшей действительности. Он решил пройти вместе с Чеховым по его жизненному пути, как сквозь череду пространств, которые были (иногда долгими, иногда – мимолетными) местами обитания писателя. Увидеть то, что видел когда-то Чехов, и что еще сохранилось либо специальными усилиями заботливых потомков, либо по воле случая или же благодаря могучим силам природы. Пройти документально, запечатлев все на черно белых фотографиях, которые, смело увеличенные сомасштабно снимаемым объектам , превратились в огромные плоскости. Они-то и стали конструктивной основой и смыслом всей экспозиции, образовав «стены» переходящих друг в друга залов. Серебристо серые, они то жестко останавливают взгляд на самой своей поверхности, и мы как бы сверху смотрим на накрытый обеденный стол или натыкаемся на графически безупречный «хаос» венских стульев вокруг длинного стола в актовом зале таганрогской гимназии. То, напротив, фотографии будто распахиваются, чтобы дать возможность почти физически войти внутрь интерьера, побродить по комнатам родительского дома в Таганроге, заглянуть в тамошнюю торговую лавку, ощутить простую уютность Мелихова, холодное одиночество ялтинской дачи…

Эти фотографии выполнены Александром Иванишиным с поразительным чувством атмосферы, фактуры, и, что особенно ценно, какого-то тайного присутствия Чехова. Мы будто смотрим на все чеховскими глазами, становимся свидетелями то ли снов, то ли воспоминаний, то ли потока сознания писателя, где одна картинка свободно, бессистемно сменяет другую… В таком неожиданном и новом ощущении оказывается больше (не меньше во всяком случае) сближающей подлинности, чем было бы в реальной тарелке из реального семейного сервиза или в чеховском пальто за витринным стеклом.

Замечательно удалось устроителям передать естественный стык времен, документально запечатлев на снимках (они все помечены 2010 годом, значит подчеркнуто смотрят в прошлое сквозь сегодняшний день, и это концептуально важно) разницу застигнутых состояний, мысленно сопоставленных с прошлым. Тут и ухожено музейное, бережно сохраняемое сегодня (Таганрог, Мелихово, Ялта, Москва). И покорно разрушающееся, окончательно заброшенное. И живое, меняющееся, как состарившаяся мощная тополиная аллея в Таганроге. И вечное – как уходящая в даль морская гладь. Это – выставка-документ. Трехмерный альбом современных фотографий, в котором сжаты пространство истории и пространство личности гения.

Стык времен, движение исторического и творческого процесса на этой выставке проступают и в ином, уже чисто художественном аспекте. Тут определяющей оказывается сама архитектурная ее доминанта – взятый за образную и пространственную основу макет Давида Боровского к «Вишневому саду» в Афинах (этот макет стоит в первом зале, словно эпиграф). Эти черные колоны, побеленные внизу как садовые деревья, рассекающие и организующие пространство выставки, связывают Чехова и современную сцену. В следующих залах они меняют свою цветовую игру, превращаются в белые, закрашенные черным внизу, а к финалу – возвращаются к варианту начальному. Негатив – позитив. Что тонко рифмуется с фактурой выставки. А в одном из залов – миниатюрный макет Виктора Симова к «Вишневому саду» Художественного театра. Начало начал. А еще – эскизы, много эскизов к постановкам чеховских пьес, принадлежащих практически всем самым известным нашим сценографам. По ним можно увидеть, как меняется мир, меняется театр, меняется и сценическое мышление художников…

Надо сказать выставка эта, при всей её виртуальности и аскетизме, чрезвычайно насыщена информацией. Вот протянулась, опоясывая первый зал, лента портретных фотографий. На ней – целый человеческий мир, который был миром Чехова. Со стороны, издали это воспринимается как орнамент. Но если неспешно пройти вдоль него, всмотреться в лица, вчитаться в подписи – то откроется захватывающий поток мыслей, чувств, отношений. Фотографии следуют в хронологическом порядке, и чеховские (от самых ранних до самой последней) перемежаются с портретами тех, с кем он в то время общался. Подписи – скупые, но умно и точно подобранные, это не хрестоматийные пояснения, а полные дыхания той далекой жизни цитаты из писем, воспоминаний, дарственных надписей. Вроде бы прием до аскетизма простой, но как много он позволяет узнать о людях и времени, как неназойливо приоткрывает психологическое пространство эпохи. А вот на деревьях-колоннах коротенькие фрагменты из «Записных книжек» Чехова. Наблюдения, замыслы, раздумья о самых разных (экзистенциальных и повседневных) вещах. Остроумно, точно схвачено, лаконично изложено… И грустно по сути своей. Далеко не безоблачный чеховский мир. Мужественно выдерживаемая трудность – быть великим писателем на Руси.

Словом, выставка эта – серьёзное и нестандартное событие в череде нынешних чеховских юбилейных торжеств. Содержательная, многослойная, ускользающе призрачная, она не пытается, будто накануне экзамена, освежить нашу память. Но – стремится пробудить чувства и воображение. Дать толчок собственной нашей внутренней духовной работе. Ее художественная энергия тонка, ее концепция объемна и не требует перекодировки на вербальный уровень. Она говорит о художнике на языке искусства же. И ждет от посетителей эмоционального соучастия.