Чем театральный фотограф отличается от остальных своих коллег, как человек со стороны попадает в театр и зачем сегодня фотограф театру и театр фотографу? На вопросы главного редактора Superstyle.ru Елены Вышинской отвечает фотограф Александр Иванишин.
– В театре с фотоаппаратом я оказался совершенно случайно. Наши родители дружили семьями с художественным редактором журнала “Театральная жизнь” Робертом Семеновичем Табачниковым. Я как фотограф-любитель фотографировал их внучку, а всем дедушкам и бабушкам очень нравятся фотографии с их внуками. Но Табачников совершенно серьезно сказал, что это прекрасные снимки и я мог бы сотрудничать с их журналом. Я решил попробовать…
И году в 1978-м меня он попросил снять несколько спектаклей. А тогда в СССР была такая система, что все московские театры летом уезжали на гастроли по городам России, а все провинциальные театры приезжали сюда. Это была прекрасная возможность пополнить архив ТЖ. И здесь была такая карусель, что иногда я снимал за вечер начало, конец и середину трех разных спектаклей – нужно было всего по одной карточке для разворота “Театральная карта России”.
Я до сих пор прекрасно помню первый гастрольный спектакль, который я снимал на сцене “Моссовета”, он назывался “Матушка Кураж и ее дети”. А когда я сдавал фотографии, редактор сказал: “На уровне наших лучших профессионалов”. Это я тоже запомнил!
– А кто тогда были лучшие профессионалы?
– Для меня вне конкуренции был Валерий Плотников. Он делал все обложки в “Театральной жизни”, и соперничать с ним было невозможно. Он великолепно работал с артистами и профессиональный уровень высочайший. У него была камера Хассельблад с немецкой оптикой – а фотография – это технический вид искусства, здесь, чем ты снимаешь, почти так же важно, как, и как. Его работы производили феноменальное впечатление. Но они не имели прямого отношения к театру. Они были отдельным изображением артистов эпохи позднего социализма.
А собственно театр мало кто тогда снимал. В театрах академических были штатные фотографы. В Моссовете, например, работала Вера Семеновна Петрусова, она снимала все спектакли, репетиции, портреты актеров, всевозможные творческие встречи. Для Сатиры – Татьяна Макеева, хотя в основном работала в МК. В МХТ работал замечательный человек, легкий, ироничный, такой фотограф-аристократ – Игорь Александров. Сейчас он работник музея, снимает мало, при встрече слышу неизменное: “Как сам? Как семья?” Не всех я знал, к сожалению, но все фотографы тогда были преданными театру людьми. Но академические театры были для меня закрытой территорией, куда я попадал редко. Я снимал более доступные площадки. И чаще всего видел двух своих коллег, и я их помню до сих пор: Виктор Баженов, он и сейчас “на коне”, и Виктор Тимофеевич Строков – персональный пенсионер ТАСС, всегда сидел в середине первого ряда, никогда не опаздывал и никуда не спешил, делал 10-20 снимков каждого спектакля и сдавал их на ленту ТАСС.
Да я и сам работал в штате театра Сатиры. …Тогда на малой сцене поставили “Вишневый сад” с Мироновым, Папановым и Раисой Этуш. Редакция договорилась о съемке, меня посадили с краю перед сценой, и когда они “гуляли по саду”, оказалось, что я на сценической площадке и они идут прямо на меня. И я сделал очень красивый кадр, как будто я на сцене. Но прежде чем они его увидели в журнале, был страшный скандал. Актеры, например, Ольга Аросьева и Андрей Миронов, терпеть не могли работать под щелчки фотоаппарата…
А после выхода журнала позвонила завлит Марта Яковлевна Линецкая и сказала, что Валентин Николаевич восхищен моей фотографией. Позвали в штат.
– Работать сразу стало удобнее?
– Не всегда. Как-то на репетиции надо было сфотографировать Миронова и Высоковского. Договорились, убедили Миронова, что это надо для театра. Он согласился. И вдруг во время съемки раздается его крик: “Зяма, перестань фотографироваться! Я же вижу: ты фотографируешься!” Тут меня и выгнали.
– Какая зависимая судьба была у театральных фотографов. Теперь не так?
– Сейчас очень прогрессивная система, сложилась она лет 7 назад. Раньше снимали на премьере со зрителями. Сидишь на одном месте, встать нельзя, да и зрители не в восторге, щелчки, щебуршение. А теперь делают два пресс-прогона – для фотографов и операторов отдельно, чтобы мы друг другу не мешали. Или приглашают на “пап и мам”, где больше вольности.
И когда в театре бывает “день фотографа”, я с ужасом вижу, какое нас количество! Причем, для кого они работают, я даже не понимаю, печатных изданий становится все меньше!
– Кто из фотографов-театралов вам наиболее симпатичен?
– Из всех я выделяю Сергея Петрова. У него есть свой почерк, свой “глаз”, я его всегда узнаю. Он снимает только RAW-файлы (цифровые негативы), требующие пост-обработки. Это знак. Человек отвечает за все, что делает.
– Так зачем сегодня фотограф театру?
– Некоторым театрам это нужно. Я знаю, МХТ, Театр Наций, Современник собирают фотографии, ведут архив и используют его. Но вообще фотографа зовут, чтобы сделать фотографии в фойе и рекламу на здание, обеспечить печатные издания… Немногие театры используют современные динамичные сайты, большинство же просто имитируют перелистывание журнала. Клик – новая картинка. Клик – еще. Подпись. И все.
Мое мнение, что театральная фотография нужна, чтобы расширить пространство спектакля. Чтобы уже в фойе у зрителя возникало такое настроение и состояние, которое ему предстоит почувствовать в зале. Вот в Студии театрального искусства Сергея Женовача, где я сейчас много снимаю, фойе и зал – единое пространство. Театр-дом. И фотографии на стене усиливают это ощущение. А если фотографии соответствуют идее постановки и атмосфере театра, они являются предисловием к спектаклю. Поэтому отбор фотографий, их место в театре определяет главный художник театра Александр Боровский. И когда человек из театра уходит, он потом встречает фотографии со спектакля в изданиях, например, и у него возникает “послевкусие”, и ощущения не заканчиваются на выходе из театра. Но для этого фотография должна быть, не побоюсь этого слова, одухотворенной, авторской. А такой она может быть, если мне, например, действительно что-то нравится – в постановке, в игре… И я пытаюсь показать это в своих снимках.
– А театр фотографу зачем?
– Большинству незачем. Фотограф в театре очень зависим. Все, что он снимает, имеет отношение к происходящему на сцене. И еще постоянная, видимая повторяемость. Не снял сегодня – снимешь завтра. Это казалось бы. Пытаешься это сделать – невозможно! Каждый спектакль не похож на предыдущий.
Один раз для выставки мне нужна была конкретная фотография – получилось нерезкой. Надо было переснять. Я попросил двух актрис помочь мне с кадром. Показал им фото, сказал, в какой момент я буду снимать, куда нужно повернуться… И, к моему ужасу, они все сделали абсолютно не так! Они посмотрели в другую сторону, в другой момент, в других позах… И я взял старую фотографию, решив, что впечатление важнее, чем резкость!
– Актерам нужны фотографии?
– Для портфолио, конечно, – удачные и динамичные!
– Снимать их надо по-другому, не как обычных людей?
– Конечно. Актеры ведь постоянно что-нибудь изображают. Никак не могут расстаться с этой своей ролью. При съемке любого человека для меня самое главное, чтобы он не думал, как получится. Актер постоянно думает о том, как он выглядит со стороны, – это его профессия.
Хотя сейчас есть тенденция, когда актеров снимают как бы скрытой камерой. Но для меня такая фотография – обезличенная. Обязательно должен быть контакт между фотографом и “моделью”, он важен для человека, который будет смотреть на фотографию. Поэтому не случайно, что на большинстве портретов человек смотрит в объектив и возникает визуальный контакт.
– В каких изданиях вы работали?
– Газета “Сегодня”, журнал “Итоги”, журнал “Советская женщина”, журнал “Театральная Жизнь”… Но первым моим местом работы как фотографа был журнал “Культурно-просветительная работа”.
И я уже думал, что буду репортером, как и большинство моих коллег, а театром не буду заниматься никогда. Но для “Театральной жизни” иногда снимал. И удивительный запах театральной пыли меня приворожил. Половина моей жизни была “светлой” культрпросветской, а половина была темной, вечерней, это были мои театры…
– У вас есть любимые пьесы?
– “Гамлет”, “Вишневый сад” и “Ревизор”. Три главные пьесы. Обо всем. Все персонажи в них психологически наполненные, при том что у одних монологи и диалоги, а у других – по нескольку фраз, как у Прохожего в пьесе Чехова.
– Часто снимающий знаток театра соединен со знатоком пишущим – если они из одного издания, с кем из театральных критиков вы работали?
– Когда образовалась, уже более 20 лет назад, газета “Сегодня”, мне повезло познакомиться с Мариной Зайонц. Ее, к сожалению, уже несколько лет нет с нами, поэтому я без стеснения и заискивания могу применить к Марине самые восхитительные эпитеты: умная, ироничная, тонкая, знающая, несравненная… Мне ее очень не хватает теперь. Она относилась ко мне серьезно, как к театральному человеку. Очень часто наши взгляды на спектакли совпадали, и очень многое я о театре узнал от Марины.
– Кто из великих наиболее значим для вас?
– Мейерхольд, Чехов, Чаплин.
Всеволод Эмильевич Мейерхольд заинтересовал меня благодаря театру Сатиры – его главный режиссер Валентин Плучек был его учеником, начинал у него актером. Первую книжку про Мейерхольда дала мне Марта Яковлевна Линецкая, с тех пор я прочитал про него книг 15. Его театральная фигура меня завораживает. Настоящий реформатор, он никогда не повторял даже самые гениальные находки. А какой потрясающий театр они строили с Бархиным. Каждый раз, бывая в зале Чайковского, вижу, сколько идей было заложено в архитектуру зала, фойе для будущих постановок.
Чеховым я заинтересовался во время работой над выставкой к его юбилею. Два раза перечитывал его собрание сочинений, побывал в Ялте, Таганроге, Мелихове, снимал его дом в Москве, вот только до Сахалина не успел доехать… Еще прочитал о нем книги Рейфилда и Кузичевой – два совершенно разных взгляда на писателя – человека и “светоча русской литературы”. Он был совершенно удивительный – гений, но скромный до застенчивости. Писатель, но его текст звучит, как музыка. Мейерхольд в письме Антону Павловичу называл “Вишневый сад” оперой.
А Чарли Чаплин возник совершенно неожиданно. Мне очень нравятся немые фильмы. В них очень много общего с фотографией, она ведь тоже немая. Схожие выразительные средства. Чаплин – абсолютный феномен , король экрана, миллионер и фантастический труженик. Он иногда делал до 1000 дублей одного эпизода, изводя себя и окружающих. Вот вам неинтересно посмотреть этот эпизод? Чаплин не просто начинал с нуля, он с нуля стал киноактером, режиссером, сценаристом, монтажером, а потом и композитором.. А пришел-то он фактически из театра – из мюзик-холла. Это был театральный актер, который преобразовал киноиндустрию. И про него мне тоже нравится сначала прочитать, а потом посмотреть фильмы, которые описываются.
– Есть ли театр, который вам сейчас как дом родной?
– Конечно. “Студия театрального искусства” для меня – это и магнит, и очаг, и Олимп одновременно.
Театр организован четырьмя выдающимися людьми. Это режиссер Сергей Женовач, художник Александр Боровский, Дамир Исмагилов – художник по свету и Григорий Гоберник – композитор. И когда Женовач с Боровским решали вопрос о фотографе – я был их общей кандидатурой.
Мы знакомы с ними очень давно – со студии “Человек”, с Театра на Малой Бронной, с Табакерки… Довольно редко бывает, как в этом театре, когда режиссер и художник работают в таком тесном контакте. Вблизи хорошо видно, насколько они друг друга дополняют и продолжают. Здесь мне важно быть не просто фотографом, но, не побоюсь этого слова, их единомышленником.
– ..И какие здесь требования к фотографии?
– Конечно же, очень высокие, но есть и одна особенность.
Когда в самом начале сотрудничества мы обсуждали стиль, Боровский настаивал на черно-белых фотографиях. Я, отработав очень много в газете, чернильной черноты сторонюсь и предложил цветные фото с 10% цвета. Издали как черно-белые, но вблизи – заставляют приглядываться. И Александру понравилось.
Такие фото стали фирменным стилем театра. Единственное отступление – фото для спектакля “Москва -Петушки”. В театре появился красный занавес. И фото для афиши мы выбрали цветное. Сделали исключение.
– Но у вас есть и другие интересы с Александром Боровским – ваши общие выставки?
– Я бесконечно признателен ему за то, что он привлекает меня к осуществлению этих проектов.
Идеи Боровского я сначала воспринимаю как “нереальное и несбыточное”, а потом, как говорит Александр, у меня “глаз загорается”. И я начинаю работать над выставкой день и ночь. Так было с выставкой “ЧЕХОВ”.
Сейчас мы заканчиваем работу над выставкой к 20-летию “Золотой маски”. Что получится – можно будет увидеть в ГУМе на 1-й линии с 9 апреля.
– А что в театре вас удивило или обрадовало за последнее время?
– В спектакле СТИ “Записки покойника” меня поразили сценография. Она – самостоятельный персонаж спектакля, сравнимый разве что с каким-то сложным механизмом, на котором актеры играют. Все живое, двигается и работает! И концовка спектакля тоже поразительная – логичная, красивая и понятная. А порадовало то, что я нужен этому театру и этим замечательным людям.
– А что в вашу жизнь добавил театр?
– Краски, наверное. Останься я инженером – может, тоже сделал бы для людей что-нибудь хорошее, но такой яркой моя жизнь точно бы не была.