Студия театрального искусства Сергея Женовача показала «Захудалый род» по Лескову – несовременную и необходимую постановку.

Спектакль по неоконченной семейной хронике Лескова «Захудалый род» официально считается первой премьерой Студии театрального искусства. Той самой студии, которая в начале этого сезона образовалась из актерско-режиссерского курса РАТИ. Курсом этим, так же как и теперь театром, руководил Сергей Женовач, в свою очередь перенявший мастерскую у своего учителя Петра Фоменко.

Вероятно, именно поэтому теперь, когда говорят о начинающих «женовачах», обязательно сравнивают их с «фоменками», почти 15 лет назад так же превратившимися в театр из актерско-режиссерского курса ГИТИСа.

И правильно, что сравнивают: не было за эти 15 лет других случаев, чтобы на студенческие постановки ломилась, как говорится, вся Москва, чтобы именно их, а не звездные премьеры в «больших» театрах театралы считали главными событиями сезонов. Спектакли и тех и других были принципиально важными для времени, когда они создавались, но важными по-разному, как отличаются сегодняшние дни от начала 1990-х. И те и другие казались редкостью.

В «фоменках» была переменчивость, легкость, игра, превращающая в театр все вокруг. Всех сразу пленяло их мастерство, особенно в игре их обворожительных женщин. У «женовачей» все иначе – они прежде всего кажутся идейным театром.

В сегодняшней ситуации облегченных задач молодые актеры, которые не заискивают перед публикой, а играют большие, многословные спектакли по трудным текстам с истовостью и жаром, оказываются настоящим чудом.

Но пора уже перейти к спектаклю.

Написанная в начале 70-х годов позапрошлого века семейная хроника князей Протозановых была очень дорога Лескову, он считал ее одним из лучших своих произведений, но именно из-за «Захудалого рода» писатель разошелся с редакцией «Русского вестника», где роман начали публиковать. Разногласия были идейными: редактировавший журнал Катков никак не мог согласиться с лесковскими мыслями о миссии российского дворянства, оскорбленный автор через год издал роман уже в своей, не правленной Катковым редакции, но завершать его третью часть так и не стал. Женовач так и взял две части этой хроники – рассказ княжны Веры Дмитриевны о своем древнем, но позже пришедшем в упадок роде, а главным образом о бабушке, Варваре Никаноровне Протозановой. Художник Александр Боровский придумал двухэтажную конструкцию, похожую на стену барской залы, сплошь увешанную портретами родни. Только в золоченых рамках – круглых, овальных, прямоугольных – были не обычные, а живые картины, каждая из них оказывалась как будто маленькой сценой. Рассказчица (Анна Рудь) в длинном черном платье выходила с книжкой и начинала читать историю своей семьи неспешно и обстоятельно. И лишь речь заходила о главных героях, они тут же появлялись в рамках. Юная бабушка Варвара Никаноровна (Мария Шашлова) и влюбленный в нее пылкий дедушка Лев Львович (Андрей Шибаршин) в гвардейском мундире смешно принимали портретные позы и, иллюстрируя рассказ, говорили о себе в третьем лице. «Варвара Никаноровна, по ее собственным словам, была в четырнадцать лет довольно авантажна», – объявляла девушка, стоя в позе портрета гордой красавицы в шестиугольной рамке. В овальной рамке белобрысый дедушка ахал и картинно заламывал руки. Дальше постановка потихоньку уходит от этой иронической картинности, лишь иногда, в смешные моменты, возвращаясь к ней. В сущности, этот спектакль по тону своему, по манере рассказа оказался традиционным и бесхитростным, шаг в шаг следуя за романом. Постановка получилась длинной, четыре часа, но смотреть ее удивительно легко, как и читать Лескова. Здесь речь шла о прекрасной женщине, верной, прямой и чистой. И все, что автор хотел сказать о дворянском долге перед богом и людьми, семьей и государством, он говорил через эту рано овдовевшую княгиню, умную сердцем и независимую в суждениях, по-своему идеальную героиню. И на сцене в эту героиню хотелось верить так же безусловно, как в романе. В русоволосой скуластой Марии Шашловой не было ничего искусственного, в ее повадке виделось какое-то уже забытое благородство, соединенное с решительностью и прямодушием. Вообще-то в спектакле было много славно сыгранных ролей, но дело не в талантливых молодых актерах, хоть и приятно наблюдать, как от спектакля к спектаклю они растут. Дело в том, что им есть на чем расти. Спектакль Женовача, начинавшийся как семейная хроника, постепенно превращается в историю о богоискательстве. Но разворачивается эта история совсем не так, как у Лескова. В романе жизнь прекрасной женщины была сломана под конец новой мыслью: Варвара Никаноровна осознала, что не было в ней настоящего христианства и теперь ее долг – только смирение. В спектакле эта печальная нота почти не слышна. Здесь важно другое: у Лескова поиски и потери героини ложились только на нее одну, а тут в каждую трудную минуту все близкие, включая давно погибшего мальчишку-мужа с кивером в руках, бросаются к ней и обнимают, прикрывают, поддерживают. Здесь снова, как и в прежнем знаменитом спектакле Женовача в студии – «Мальчиках» по Достоевскому, – главной становится мысль о стойкости, которую людям дают любовь друг к другу и дружеская поддержка. На этой мысли (или этом чувстве) действительно можно построить театр. Особенно сейчас, когда эта мысль выглядит так несовременно. Сейчас, когда она так необходима.