В московской “Студии театрального искусства” сыграли премьеру “Мастера и Маргариты” по роману Михаила Булгакова в постановке основателя и художественного руководителя театра Сергея Женовача. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Обычно, когда театры ставят роман Михаила Булгакова, некоторые актеры играют по две, а то и по три роли — роман многонаселенный, не все персонажи, как известно, друг с другом встречаются, и в том, как сгруппированы действующие лица (например, Мастер с Иешуа или Воланд с Понтием Пилатом), часто содержатся важные подсказки о замысле режиссера. В спектакле “Студии театрального искусства” участвуют ученики Сергея Женовача нескольких выпусков, так что актеров хватило на всех персонажей, которые остались в инсценировке. Конферансье Жоржа Бенгальского даже играют два артиста — они близнецы, и это позволяет забавно показать фокус с отрыванием головы: тело несчастного болтуна страдает и дергается в одном месте, а голова, почти точь-в-точь та же, бодро выскакивает совсем в другом углу сцены.

Художник Александр Боровский перекрыл зеркало сцены белым занавесом, сшитым из больничных пододеяльников. В нем — прорезь для большого окна и двери, ведущей на балкон. В весьма узком игровом пространстве, зажатом между бельевой стеной и зрителями, помещаются койка Ивана Бездомного и писательский стол, в тумбочке которого оборудована печка для сжигания рукописей. С потрескивания огня в маленькой жаровне начинается спектакль — чтобы завершиться, как и положено, большим пожаром Москвы, в котором заметно обгорят даже белые халаты персонала.

В спектакле Сергея Женовача, в сущности, нет ни знакомой булгаковской Москвы, ни далекого Ершалаима. Нет писательского террариума и нехорошей квартиры, нет Лиходеева и Поплавского, много кого нет. Режиссер давно хотел поставить роман Булгакова, долго, с перерывами работал над “Мастером и Маргаритой”, и ему наверняка знакомо двойственное чувство, посещающее любого, кто выучил роман почти наизусть еще в 1980-е,— культовое для советской интеллигенции произведение вдруг начинает казаться слишком уж “попсовым”. Представить все тотальной шизофренией означает найти действенный способ преодолеть это ощущение: вот так свита Воланда и превращается во врачей и санитаров, творящих в психушке черт знает что. Сцена на Патриарших в спектакле разыграна, так сказать, постфактум: отрезанная голова Берлиоза (Сергей Аброскин) уже лежит на столе, связанный смирительной рубашкой Бездомный (Иван Янковский) — на койке.

Значит ли что-то философский спор Понтия Пилата и Иешуа Га-Ноцри, если подбой на плаще первого — кровавый в прямом смысле, это следы жестоких издевательств над больным на его больничной робе, а странствующий проповедник — прыгучий дурачок со словно прикованной к лицу растерянной улыбкой? И что нам до истории любви заглавных героев романа, если Мастер здесь сломленный, бесцветный человек, заслуживший вовсе не тот покой, о котором говорят в романе, а Маргарита — лишенная тайны обывательница, совершенно обычная женщина, одна из многих? Так что представление Театра варьете с фокусами и фальшивыми купюрами разыгрывается с привлечением зрителей не потому, что так устроить проще всего, а потому, что режиссер подчеркивает — все мы сумасшедшие в клинике, которой руководит Воланд.

У Алексея Верткова очень сложная задача: его персонаж не просто главный в спектакле. С зачесанными назад волосами он чем-то напоминает самого Булгакова — с того известного портрета, половина которого воспроизведена в программке. “А о чем роман?” — спрашивает он Мастера, держа рукопись в руках: так спрашивают в бюро находок, чтобы удостовериться в праве пришедшего на утерянное. Воланд Верткова одновременно участлив, как положено врачу, насмешлив — потому что ему все заранее понятно, и бесстрастен — потому что знает: никому ничем в этом безумном мире помочь нельзя. Никаких действенных задач у героя нет, кроме разве что одной — довести вечер в сумасшедшем доме до конца. В конце маленькая палата дурдома превращается в модель мира — матерчатая перегородка падает, просцениум уезжает вниз, в преисподнюю, люди цепляются за висящий в пустоте земной мирок, а на балконе улетает вверх, в темноту, судья Воланд. Конечно, он не князь тьмы, а просто автор.

Оригинал статьи: http://www.kommersant.ru/doc/3235878