Русский театр опять пошел своим путем
В сезоне 2005/06 русский театр снова начал ощутимо окукливаться. Сегодня это искусство, интересное только нам, — вывозить его за границу бессмысленно. Но проблема не в качестве российского театра. Точнее, не только в нем. Перемены культурного климата редко бывают резкими, но, когда появляется знаковая вещь, начинает казаться, что дело давно к тому шло. Знаковым стал лучший спектакль сезона — “Захудалый род” по роману Лескова, первая премьера новой Студии театрального искусства, в которую превратился гитисовский курс Сергея Женовача. Постановка длинная, разговорная и нравоучительная в лучшем смысле слова — Женовач сумел отлить в очень простую театральную форму семейную хронику XIX в., ставящую вопросы об общем благе и личном спасении, гражданском и христианском долге. Эти вопросы занимали его и прежде, да и формализм Женовачу всегда был чужд, но именно в 2006 г. появился театр, целиком воспитанный в его театральной вере. И именно сейчас его сценический язык идеально совпал со временем. Содержание важнее формы. Этика важнее эстетики. Слово важнее движения. Театр, в конце концов, — кафедра, как сформулировал когда-то Гоголь. “Захудалый род” следует этим законам; актуальный европейский театр — как правило, почти противоположным. Именно содержательность и отменное качество нового спектакля Сергея Женовача, его важность здесь и сейчас — симптом того, что культурное время в России и Европе все-таки фатально не совпадает.

А ведь еще недавно, всего несколько лет назад, мерещилось, что новый европейский театр появляется и у нас, причем не только на одноименном фестивале. Что и мы начинаем осваивать современный сценический язык. Что главное теперь — учиться, учиться и учиться (благо Чеховский фестиваль и фестиваль NET, привозящие к нам спектакли звезд мировой режиссуры, регулярно дают театральной Москве такую возможность). В общем, казалось, что строить современный русский театр будут западники, а не славянофилы. Сноровистый, всюду востребованный, чуткий к моде Кирилл Серебренников — а не упрямый традиционалист Сергей Женовач.

Летом 2006-го ситуация выглядит по-другому. В вышедших осенью в МХТ “Господах Головлевых” Серебренникова, тоже инсценировке классического русского романа и хронике дворянского рода, было много занятного, но, в отличие от нового спектакля Женовача, совсем не оказалось цельности. Громким провалом обернулась майская премьера спектакля “Федра. Золотой колос” — второй московской постановки украинца Андрея Жолдака, еще одного крупного специалиста по новым формам, которые были превосходны в его предыдущей работе, сделанной на той же сцене Театра наций, — “Опыте освоения пьесы “Чайка” системой Станиславского”. Наконец, явно не задался первый сезон театра “Практика”, открытого осенью экс-директором фестиваля “Золотая маска” Эдуардом Бояковым и ориентированного исключительно на новую драму.

Проблему, наверное, стоит сформулировать в подзабытом стиле: есть ощущение, что товарищи театральные новаторы что-то недопоняли. Как нарочно, именно в 2006 г. была переиздана знаменитая книга Владимира Паперного “Культура Два” — написанная в 1970-х диссертация, в которой на примере архитектурного авангарда 1920-х и сталинского стиля 1930-1940-х строилась модель циклического развития русской культуры. Культура Один, по Паперному, — это авангард с его повышенным вниманием к форме, презрением к границам, пафосом революционного разрушения и сбрасыванием классиков с парохода современности. Приходящая ему на смену Культура Два лелеет идеи объединения, изоляции, создания иерархии и построения вертикали. Длительность цикла Культуры Один — примерно 10 лет, Культуры Два — около 30.

Русский театр, переживший авангардный взрыв в 1920-х, в дальнейшем почти никогда не попадал в скоротечную Культуру Один (исключения единичны — например, Таганка и “Современник” в 1960-х). Став репертуарным, он постепенно делался все неповоротливей и так и не успел толком расшевелиться в 1990-х — эксперименты этого времени остались маргинальными. А сейчас резкие движения, похоже, опять неуместны. И та же “Практика” — печальный пример несвоевременного, запоздавшего на несколько лет дела. Реформа бюджетной сферы, полтора года назад дошедшая до театров, вызвала там такую панику, что в итоге закончилась ничем — в этом сезоне о ней никто уже и не вспоминал. Новое поколение режиссуры, о котором было столько шума два-три года назад, на поколение как-то не потянуло. Кирилл Серебренников да Миндаугас Карбаускис — вот и весь список. Серебренников, кажется, в растерянности, свидетельством которой и стали “Головлевы”: ему жаль своей “авангардной” репутации, но заявления о том, что ставить надо только новую драму, давно отправлены в архив. Серебренников наверняка чувствует: чтобы соответствовать статусу одного из лидеров русского театра, нужно браться за классику. Чем он и занимается третий сезон, постепенно понижая градус радикализма в режиссуре: “Головлевы”, если приглядеться к ним повнимательней, отмечены вполне традиционным постановочным мышлением. Компромисс с Культурой Два Кирилл Серебренников, может быть, еще не совсем нашел, но точно найдет.

Миндаугасу Карбаускису ни на какие компромиссы идти не нужно. Он и так не любит броскость и суету, уважает традиции и, кстати, называет своим учителем прежде всего Сергея Женовача. Культура Два органична для них обоих, и это хотя бы отчасти примиряет с тем, что русский театр возвращается в ее систему координат.