Первый смысл словосочетания, поставленного в заголовок, – неизбежная составляющая методики изучения иностранного языка. В том случае, когда им был английский, в обязательном списке произведений для домашнего чтения (не знаю, как сейчас) были «Оливер Твист» и «Пиквикский клуб». Но и среди книг, которые добровольно читали советские пионеры – дешевые томики с «уголками» в серии «Школьная библиотека» с картинками: «Николас Никльби», «Давид Копперфильд», «Крошка Доррит», «Домби и сын» занимали важное место, подтверждая слова Достоевского (его творчество, как раз не рекомендовалось): «Мы на русском языке понимаем Диккенса, я уверен, почти так же, как и англичане…».

В нобелевской лекции Иосифа Бродского имя писателя возникает не раз: «Мне думается, что потенциального властителя наших судеб следовало бы спрашивать прежде всего не о том, как он представляет себе курс иностранной политики, а о том, как он относится к Стендалю, Диккенсу, Достоевскому… Я полагаю, что для человека, начитавшегося Диккенса, выстрелить в себе подобного во имя какой бы то ни было идеи затруднительней, чем для человека, Диккенса не читавшего…». Бродский подчеркивал, что речь идет не о грамотности, не об образовании, а о ЧТЕНИИ.

Не знаю, вспоминал ли эти строчки Сергей Женовач, ставя «Битву жизни», но, кажется, что им руководило желание вернуть современному зрителю выдающегося английского писателя. И выбранная им форма сродни не современным читкам «новой драмы», а как раз ДОМАШНЕМУ ЧТЕНИЮ. Кстати, именно так переводится «The Household Words» – литературный журнал, издаваемый Чарльзом Диккенсом с 1850-го года, имевший большой успех в Англии.

Естественным кажется и тот факт, что «Студия» загодя готовила спектакль для новоселья. Обретение своего дома, в котором с первого шага видны характер, стиль, вкус хозяев (художник Александр Боровский удивительно строго и точно материализовал все это в интерьере) – событие. И дело не только в том, что молодой театр так быстро и счастливо получил стационар. Переселение отчетливо обозначило задачи, главная из которых создание «Открытого дома», где рады зрителям, как дорогим гостям.

Атмосфера фойе, где можно попить чайку или кофейку за общим столом, взять с полки книжку, перелистать страницы, что оживут потом на сцене, – работает на восприятие спектакля, отвлекая от суеты, забот и тревог дня. В уютном зале зрителю прочтут Диккенса (большинству незнакомого) так, что основным впечатлением станет возможность провести вечер у пылающего камина, послушать историю трогательную и поучительную. Перевод с английского намеренно старый. И принцип подачи похож на общение старших сестер и братьев, читающим младшим полюбившийся текст. Трудно не поддаться обаянию этих молодых людей, воспитанных в хорошей семье. Вроде бы они все разные, но родственные черты налицо. Доброта, внимание к зрителю и друг к другу, юмор, интеллигентность. Диккенс – их автор. Режиссер умело освободил текст от многословности. А своих актеров – от необходимости «погружения в образ». Этот эффект показа героя, легкого «примеривания» диккенсовского характера на себя, обмен взглядами, улыбками дружной компании создает современную дистанцию и, одновременно, приближает повесть давно минувших дней к дню сегодняшнему. Конечно, рождественский цикл Диккенса – сборник сказок, не случайно в них (правда, не в «Битве жизни») присутствуют призраки и духи, скажем: святочные духи («Рождественская песнь в прозе») или духи церковных часов («Колокола»). В «Битве» есть свои символы (дом Джедлеров стоит на месте, обагренном кровью давней войны), но театр сосредоточен на борьбе в душе человека, в ней альтруизм и жертвенность побеждают эгоизм и себялюбие. Треплев уверял: «Надо изображать жизнь не такою, как она есть, а такою, как она представляется в мечтах». А мечтать не только не вредно, считает Сергей Женовач, но очень даже полезно.

В заключение вспомним весьма подходящие к смыслу спектакля строчки Пастернака: «Тот год! Как часто у окна/ Нашептывал мне, старый: «Выкинься»,/ А этот, новый, все прогнал/ Рождественскою сказкой Диккенса.»