Мораль у Гоголя и Женовача проста: «Если ты пьешь с ворами, опасайся за свой кошелек». Мужская дружба, зеленое сукно, меловые разводы, оплавившиеся свечи – все мишура в мире, где царит тотальный обман. Даже сам Гоголь, его бюст на сцене, отворачивается от главного героя Ихарева, который позволил себя талантливо обмануть. У Женовача достигла совершенства эстетика карточной игры, натуралистичная точность банчика, в который режутся четверо взрослых мужчин. Это все крайне материально, документально заверенно, можно ощутить, потрогать руками – вскрыть свеженькую, пахнущую краской колоду, освободив от шуршащего пергамента, на зеленом сукне чертить мелом «массонские» очертания, смешать мел, карты и азартный пот, ощутить меловую пыльную завесу в воздухе и на обшлагах рукавов, и потом скинуть запачканные мелом колоды со стола на пол с тем, чтобы взять новую дюжину карт.

Эта восстановленная материальная среда, которой Женовач уделяет массу времени (а зритель тем временем пытается догадаться, в чем, собственно, состоят правила банчика), на концепцию спектакля играет крайне точно. Карточный обряд красив, изыскан, рафинирован – это почти что ритуал какого-то тайного общества со сладким запахом запрета. Это только для посвященных, для оглашенных. Художник Александр Боровский одевает всех героев в одинаковые тройки и пальто (такое же пальто вешают на плечи гоголевского бюста, цинично вовлекая классика в постыдную игру) – на сцене царит благочинность и вежливость, комильфо, «аглицкий клуб». Как вежливы, как обходительны, как рассудительны шулера. Более того, они неистово спорят о том, весь ли человек принадлежит обществу или не весь, о том, что «игрок может быть добродетельнейший человек». Готовы, наверное, кровью искупить свои гражданские убеждения. Настроение Женовача очень понятно – современная жизнь поставляет нам слишком много примеров завзятых циников, рассуждающих о чужой нравственности. Женовач ставит спектакль об иллюзорности благочестия – как с охотой готовы говорить о морали, гражданском долге и высших сферах известные негодяи и расхитители, шайка искуснейших и артистичных воров. Сверхвежливость – это орудие мерзавцев. Когда говорят о высоком, о морали, о гражданском долге, о красоте духа, тут уж точно опасайся за свой кошелек.

Что такое конфликт «Игроков»? Артистическая воровская команда в ансамблевой игре побивает талантливого, но заносчивого вора-одиночку. Обманщик обманут коллективной, более сложной, более деликатной игрой. Артистизм и ансамблевая игра – против жлобского хищничества в одиночку. Артистизм, талант – против кропотливого ремесленничества, в сердцевине которого – жажда власти. Этим, Утешительному и Кругелю, ничего не нужно, кроме денег. Ихарев же – вор идейный, с философией.

В чем проигрывает Ихарев, который сам кого хочет обманет? Он уверовал в корпоративную этику у мошенников, не позволяющую урке обмишурить урку. В своем иррациональном мире, где важно «обмануть и не быть самому обманутым», он вдруг поверил в то, что «среди наших» могут быть внутренние договоренности, «кодекс вора». У него еще оставались какие-то иллюзии по поводу мира, который он же и развратил. Вора уязвляют в ахиллесову пяту – в ту легкую щепотку наивности, которую он все равно за собой оставил.

Ихарев поверил в мужскую дружбу, для него еще что-то осталось святым – вроде «честного слова». Компания Утешительного живет, очевидно, совершенно без иллюзий, не обременена чувством долга. Поэтому и выигрывает. Ихарева увлекает вся эта ритуальная мишура, заставляет его поверить в честность намерений: мужская игра, солидарность шулеров, азарт, достигший эротической заостренности, страсть к еде, страсть к игре, страсть к братству. Игроки играют, общаются и пожирают пищу так, словно сексом занимаются – жадно, жарко, со слюнями. В этот эротический азарт и поверил Ихарев, потерял чувство риска. Андрей Шибаршин, играющий Ихарева, физически дает нам возможность увидеть отчаяние обманутого: суета в членах, бегают руки, мускулы на лице, трясутся пальцы. Юркий, выведенный из спокойствия человечек, телесно ощущающий, как разрушается гармония устроенного им мира, как тело покидают живительные силы. Он обескровлен, еще секунда, и Ихарев превратится в святого мученика, уверует, потому что иного спасения от «надувательной земли», наверное, еще не придумали.