В «Студии театрального искусства» под руководством Сергея Женовача в четверг вечером открылась Малая сцена. Женовач, в мае прошлого года показавший на Большой сцене своего театра премьеру «Битвы жизни» Чарльза Диккенса, выбрал для Малой русскую прозу — повесть Андрея Платонова «Река Потудань». Зрители, заполнившие в тот вечер камерное пространство на 35 мест, попали в дом главных героев: красноармейца Никиты, вернувшегося домой с Гражданской войны, и Любы — его возлюбленной, а потом жены.

Пока другие режиссеры изобретают концепции одна замысловатее другой, Сергей Женовач следует раз и навсегда выбранным путем, и это приносит успех независимо от того, ставит ли он трагедию Шекспира «Король Лир» или сентиментальную сказку Диккенса «Битва жизни». Негромкие, выверенные в каждой детали спектакли Женовача стоят особняком на фоне нынешнего пестрого и нестройного театрального ландшафта.

Театральная версия «Реки Потудань» тоже не вписывается в ряд театральных постановок платоновской прозы последних лет. Как правило, актеры играют в них весь текст целиком, включая авторские ремарки, описания и философские рассуждения. Женовач не просто превращает рассказ в пьесу, он выбирает из него только одну тему — рассказ о взаимоотношениях Никиты и Любы, опуская историю странствий героя, его необычные сны и прочие, не относящиеся к делу подробности.

Перед входом в зал дотошный Сторож (Александр Лутошкин) забирает у зрителей мобильные телефоны, запирая их в специальный шкафчик. Он делает это не зря: звонок мобильника в камерном пространстве, где до актеров можно буквально дотронуться рукой, прозвучал бы кощунственно. Потому что с первых минут спектакля возникает эффект присутствия в чужой жизни. Актеры правдивы до мелочей, поэтому каждый из сидящих в зале чувствует себя не просто зрителем, а свидетелем. На его глазах симпатия студентки Любы (Мария Шашлова) и Никиты (Андрей Шибаршин) перерастает в робкую влюбленность, а потом — в самую настоящую страсть. Им, изголодавшимся за годы Гражданской войны, любовь нужна, как хлеб. Не случайно хлеб становится в спектакле метафорой любви: герои, не отрывая друг от друга глаз, по очереди жадно откусывают от буханки. А потом возникает типично платоновская тема: чем сильнее любовь, тем крепче связь между людьми. Но эта же связь душит, вызывает ощущение несвободы и желание любой ценой разорвать ее как можно скорее.

Мифологические корни шероховатой платоновской прозы и все остальные ее составляющие, оставшиеся за рамками спектакля, досказывает сценография Александра Боровского и режиссерские находки. К примеру, тема вечного круговорота вещей в природе складывается из нескольких эпизодов: Никита вместе с Отцом (Сергей Качанов) снимают и уносят за дверь доски из высокой перегородки, чтобы потом принести шкаф, пахнущий свежеобструганным деревом, а потом за его створками прячется и рыдает обиженная Люба.

Конечно нам, сегодняшним, сложно понять, что зашифровал в своей повести Платонов. Так же сложно, как съесть хотя бы кусочек хлеба, испеченного в то время: ведь вместе с зерном в него клали лебеду и всякую труху. Но Женовач доказывает, что человеческие чувства, казалось бы, самая хрупкая и эфемерная субстанция на земле, способны восстановить утраченные связи.

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ «СТУДИИ ТЕАТРАЛЬНОГО ИСКУССТВА» СЕРГЕЙ ЖЕНОВАЧ: В нашем спектакле есть момент сокровенного разговора. Поэтому очень важно, чтобы зритель, войдя в театр, чувствовал себя не только как посторонний человек. Нам хотелось, чтобы он был готов настроиться на совсем другие взаимоотношения с актерами, более доверительные и открытые. И в то же время мы пытались сделать так, чтобы у зрителей возникло ощущение, что они собрались вместе, что их что-то объединяет. Поэтому перед началом спектакля мы предлагаем им выпить чаю из алюминиевых кружек, наливаем его из алюминиевых чайников. Они могут поесть картошки в мундире с крупной солью, черного хлеба с салом. С одной стороны, это намек на время действия повести. С другой — попытка объединить людей, подготовить их к разговору.

У театра своя логика, а у литературы своя. И поэтому очень важно найти сценическую реальность литературы. Мне кажется, в спектакле нет необходимости снова вспоминать, например, обо всех испытаниях, выпавших на долю Никиты. Они носят чисто литературный характер, их интересно читать. А когда мы пробовали это играть, оказалось, что это производит совсем другое впечатление. Гораздо интереснее то, что происходит с Любой и Никитой.

Я считаю, что главное для нас — обрести спектакль, а не следовать букве автора. Главное — почувствовать этот платоновский театр и в меру своих сил попытаться его воссоздать в театральном пространстве.