Артист «Студии театрального искусства» Никита Исаченков – выпускник Мастерской Сергея Женовача в ГИТИСе. В родном театре он играет и в спектаклях, поставленных на его курсе («Один день в Макондо»), и в знаменитых постановках театра («Захудалый род»), и в премьерах, объединяющих поколения («Старуха»). Диапазон ролей Исаченкова – от мягкого чеховского Тузенбаха до инфернальной хармсовской «мысли», работы ансамблевые и с напряжённым внутренним движением. А чтобы одно не мешало другому, надо, если судить по Исаченкову, иметь свободу выбора и давать её другим.
Путь в профессию у вас был не самым простым и коротким…
Я из военной семьи, где никто не помышлял о театральном деле. Ответственной за творчество была бабушка: она в молодости в театральном кружке занималась, на «Мосфильме» снималась, в балетную студию её брали, но в итоге ей запретила мама. Поэтому она решила на мне отыграться, и с семи лет я ходил в музыкальную школу, на бальные танцы, играл на пианино, потом джаз, импровизация – никогда не было свободного времени. А театр появился случайно: мама повела мою младшую сестру на танцы в ДК ЗИЛ и увидела объявление, что идёт набор в театральную студию им. Сергея Львовича Штейна (сейчас она называется так). Позвонила, и я, 14-летний подросток, чтобы побыстрее отвязаться, сказал “записывай куда хочешь”. Я пришёл туда, попробовал и со временем влюбился в это занятие так, что в конце 11-го класса передо мной не стояло вопроса, кем быть. И я очень долго этого добивался – пять лет поступал. Причём каждый год проходил отборочный, первый, второй, третий тур, в итоге побывал на конкурсе в каждом из пяти главных театральных вузов. Первые три года было интересно поступать, был азарт. На четвёртый год, когда уже и желания особо не было, я неожиданно для себя прошел конкурс у Александра Анатольевича Коручекова, который тогда первый раз набирал курс в Щуке. Во всех остальных институтах конкурс длится дня три, а у него был около двух недель. Желание слететь с конкурса и пойти грустить домой было сильнее, чем пройти его. В итоге меня взяли, а я… не сдал ЕГЭ. Не рассчитывал, что куда-то возьмут, и не зарегистрировался на сдачу. Так и ушёл, никому ничего не сказав. Встретились мы с Александром Анатольевичем уже в следующем году на конкурсе у Сергея Васильевича, где всё наконец сложилось, и егэ, и творческие экзамены.
Ещё я успел год поучиться на филологическом факультете МПГУ. Потом два года учился в Институте театрального искусства, рекламы и шоу-бизнеса, его сейчас уже нет. Что-то мне всё время не нравилось, отовсюду уходил. А в ГИТИСе было ощущение, что нашёл правильное место. То, чего интуитивно ожидал, видимо.
Вы окончили актерско-режиссерский курс. Что дал опыт совместного обучения с режиссёрами?
Умение находить общий язык и человеческое общение. Актеру побыть на месте режиссёра и наоборот. Мне, например, нравится быть в контакте с режиссёром, что-то предлагать. А если диалог не складывается, не надо вставать в позу, надо просто уходить из работы, сложится у кого-то другого, в этом нет ничего страшного.
И в дипломных спектаклях, и сейчас у вас много больших ролей…
В институте у меня был максималистский пунктик: должно быть как можно больше работ. Так что мне даже нравилось не щадить себя, отдыхать было не по мне. Но где, как не в институте, попробовать сыграть «всё». А в СТИ ты приходишь – и тебя сразу занимают (вот сейчас придёт ещё одно поколение, и Женовач уже думает, какие спектакли ставить на них). А как учиться, если не на больших ролях? Почему бы человеку, когда ему 25, не играть в тех же «Трёх сёстрах», где самим героям нет тридцати? Мы другое поколение, иначе чувствуем материал, из этого может высечься смысл, неожиданный поворот. Но мне всё равно, какую роль играть, честно. Вот мы в «Один день в Макондо» с Даней Обуховым играем в очередь основную и три маленькие роли – я кайфую ото всех.
Где бы вы были, если бы не пришли в СТИ – и если бы не занимались театром вообще?
Может быть, музыкой занялся бы. Я и сейчас это пробую. Точно использовал бы навыки, приобретённые в детстве, недаром бабушка так старалась. А театр… мне всегда нравился «Сатирикон». Может, потому что ещё до театральной студии случайно увидел сатириконовские спектакли Бутусова: «Ричард III» и «Король Лир» по «Культуре». Года через три-четыре уже смотрел их целенаправленно и думал: помню эти декорации и ощущение, что происходит что-то очень интересное.
А с кем хотелось бы поработать? С Бутусовым?
С Юрием Николаевичем да, он был педагогом нашей мастерской. И у него не было средней оценки: либо ты сделал «очень хорошо», либо «просто отвратительно». Когда кумир детства тебе говорит: «Всё ужасно, всё!» – это болезненно, конечно, но потом привыкаешь, понимаешь, что для него «средне» равно «никак». Я бы ещё поработал с однокурсниками-режиссёрами. Но вообще мне всё интересно, главное – предложить.
У театра есть «сверхзадача»?
Я перестал об этом задумываться. Раз люди ходят, а я занимаюсь делом, которое мне нравится, – значит, это нужно. Мы не доктора, не спасаем жизни, но работаем с человеческими эмоциями – это тоже важно. Театр рассказывает истории – это как хорошая компанейская беседа. Причём ты можешь играть про одно, партнёр про другое, режиссёр ставит о третьем, а каждый из зрителей поймёт что-то своё. Для меня спектакль – способ выговориться о том, что меня сейчас тревожит или радует. А тот, кто смотрит, может уловить ответ на какой-то вопрос или просто сочувствие. Театр вряд ли может сделать человека лучше, но может ему помочь, если он того хочет.
Для вас важна какая-то школа, традиция, система?
Для меня практика в любом деле шла впереди теории. Мне легче сразу попробовать нежели чем изучить сначала. Школа, которую нам дал Сергей Васильевич, заключалась в очень правильном хаосе, направленном на то, чтобы раскрыть индивидуальность каждого. Не было обязательных зачетов по публичному одиночеству или именно по животным, это всё являлось частью более обширной темы – фантазии. Сразу ставилась многослойная задача, сделать этюд с животным или человеком, образ которого ты придумал, создать вокруг него маленькую историю и как можно дольше в ней продержаться. Мне кажется, что актёрская система Станиславского, как и остальные, существует, чтобы каждый что-то почерпнул, но в итоге вывел своё. Мне лично важен «период адаптации» – когда есть время самому подумать, придумать. Главное – в каждой сцене ты должен знать, что делаешь и чего хочешь. А как делаешь – вопрос сегодняшнего дня. Если не знать к чему идёт твой герой, ни одна сцена не сложится. Как игра в колечки: если нет столба, на который ты их набрасываешь, то не сможешь выиграть, каким бы ловким игроком ты не был.
Про что для вас спектакль «Старуха»?
Про препятствия, наш «внутренний стоп». Старуха ведь не что-то буквальное, это то, что постоянно мешает каждому из нас. Спектакль тоже не отвечает на вопрос, почему мы не можем это нечто преодолеть, но пытается ответить. Наверное, когда Хармс писал пьесу, можно было воспринимать буквальнее – страх, например, перед НКВД. Так что, если обобщить, «Старуха» – про попытку преодоления страха.
вся пресса