«Студия театрального искусства» под руководством Сергея Женовача показала премьеру спектакля «Захудалый род» по семейной хронике Николая Лескова.

Представьте, что люди, изображенные на старинных портретах, вдруг очнулись от долгого сна, заговорили друг с другом и сошли с полотен. Художник Александр Боровский выстроил портретную галерею во всю сцену. Оттуда и появляются герои спектакля. А может, это старый, выцветший от времени фотоальбом?

Неважно, что это дворяне, представители исчезающего вида. Это просто люди, с их радостями и печалями, грехами и порывами к добру. Даже подловатый и расчетливый граф Функендорф (Григорий Служитель) здесь благолепен. Такова интонация спектакля: о мертвых или хорошо, или ничего. Когда в финале они собираются стайкой вокруг своих пожитков, особенно остро чувствуешь, что и вещи эти, и люди давно исчезли и мы можем только попытаться расслышать эхо их голосов.

Восприятие этого спектакля требует усилий. Дом, который построил Женовач, теряется в облаках: чтобы разглядеть его вершину, приходится долго и пристально смотреть наверх. Четыре часа перед нами читают-разыгрывают роман Лескова. И для актеров, и для публики это серьезное испытание.

Каждый актер комментирует поведение своего персонажа. Ремарки вроде «она сказала это зло», «с отвращением», «скрывая гнев» произносятся порой с гораздо большей эмоциональной силой. Так возникает напряжение между текстом и подтекстом, устанавливается взаимосвязь между высказанным и тайным.

Мертвые существуют рядом с живыми, гордятся правильными поступками своих близких, огорчаются их раздорам. Лев Протазанов (Андрей Шибаршин), покойный муж главной героини Варвары Протазановой (Мария Шашлова) нередко появляется на сцене: жена помнит о нем, и «Чем ярче ее воспоминание, тем ощутимей и длительней его присутствие.

«Захудалый род» — отчасти лабораторная работа. Сергей Женовач заставляет своих актеров освоить неизвестную им прежде технику игры, не дав ни пококетничать с залом, ни безудержно проявить молодую энергию. Нельзя сказать, что все справились с этой задачей, что роли сыграны ровно. Но в те моменты, когда актеры вполне овладевают предложенной стилистикой, выявляется суровый смысл хроники Лескова. Он — в противопоставлении обычной, даже добродетельной жизни подлинно христианскому бытию.

Аскеза, о которой говорит один из персонажей хроники — Червев (Сергей Аброскин), свойственна и самой постановке. Она противопоставлена многим нынешним спектаклям, как суровая монастырская жизнь противопоставлена жизни светской. Порой кажется, что в жертву своим богам Женовач готов принести и художественность, и чувственность спектакля. Но ему видней: очевидно, что эта постановка — необходимый шаг в развитии нового московского театра и его актеров. Мы еще увидим, как работа над Лесковым аукнется в других постановках «Студии театрального искусства».