Сегодня юбилей у Сергея Женовача

Сергей Женовач – режиссер, художественный руководитель «Студии театрального искусства» – отмечает сегодня 50-летие. К юбилею он получил несколько подарков – «Золотую маску» за «Мнимого больного», которого он поставил в Малом театре, и еще одну – за спектакль «Захудалый род», премьеру прошлого сезона в Студии театрального искусства. Еще один подарок он сделал сам себе – премьеру «Игроков», кажется, любимого своего писателя, Николая Васильевича Гоголя. «Игроков», как уже принято в СТИ, репетировали основательно – ездили на Украину, в Васильевку Полтавской губернии, «оборудовали» сцену настоящими ломберными столами. В спектакле, надо сказать, немало настоящих открытий, имеющих отношение и к Гоголю, и к азартным играм, небезопасным для игрока, даже самого смелого и умелого. Накануне юбилея корреспондент «НГ» встретился с режиссером.

– Сергей Васильевич! Хочу вас поздравить, на «Золотой маске» вы стали обладателем сразу трех премий. А недавно сыгранных «Игроков» все уверенно называют претендентом на «Маску» следующего года. Для вас это важно?
– Всегда важно признание, когда твоя работа находит отклик, и всегда хочется, чтобы чувствовалось то, что вкладывается в работу, то, что выдумывается, сочиняется. Это иногда бывает важнее, чем похвалить ради похвальбы. А все остальное настолько субъективно и временно! В нашей профессии самое главное – не оценивать свои работы, а чтобы было желание их делать дальше: сочинять, выдумывать, пробовать, идти во что-то неизведанное, необычное, интересное, раскрыть молодых артистов. Самое главное – найти некую затею. Конечно, хочется, чтобы это все воплотилось, но театр и искусство временно, поэтому постепенно созревает спектакль, а не в день премьеры. В этом и прелесть театра как такового и театральной игры. Когда это попадает в людей, возникает радость, удовольствие, естественно, усталость – как без нее, тогда есть желание двигаться вперед, забыть про это и идти вперед.

– Мне кажется, всякая настоящая студия, только что рождающийся театр – это всегда студия и на сцене, и в зале. Публика приходит на второе представление, на десятое. Для вас важно существование такой публики?
– Только для такой публики работаешь, потому что сегодня в нашей суете теряется самое главное качество театральной игры – ежесекундность. Это как рисунки на песке, которые каждая волна смывает. Во время репетиции ищется только структура спектакля, а потом в мучительных «прогонах» это все созревает, возникает качество сегодняшних исполнений, качество игры. Это зависит от того, как сегодня пойдет спектакль, как сегодня этот артист увидит этого артиста, какой сегодня придет зал. Публика формирует идущий спектакль. Поэтому спектакли не могут быть одинаковыми. Всегда трудно, когда человек судит о спектакле по одному просмотру, это в принципе невозможно. Можно судить только качество сегодняшнего вечернего исполнения. Другое дело, что профессионал отличается от непрофессионала, что он умеет считывать структуру театральной затеи, структуру игры, а не только качество исполнения. В театр люди ходят за качеством сегодняшнего исполнения. Это уже потерянная культура, когда приходили в театр и смотрели, как сегодня будет играть, допустим, Олег Иванович Борисов. Спектакль каждый раз поворачивается разными сторонами, он поворачивается разными качествами. Поэтому мы радуемся, что у нас возникают свои зрители, которые ходят смотреть спектакли, у них есть потребность мыслить, думать, испытывать какие-то чувства параллельно со спектаклем.

– Когда вышел спектакль «Игроки», появились мнения, что это не мистический Гоголь, что, мол, такой Гоголь вам не близок. Мне показалось, что у вас такие отношения с Гоголем, почти что родственные, что вы его понимаете всего и можете сказать, каким он был на самом деле.

– Мне кажется, что любое мнение человека, пишущего о театре, конечно, субъективное. К сожалению, сегодня уже отсутствуют рецензии и печатные издания, в которых есть возможность вникнуть в структуру спектакля, в затею, в замысел, посмотреть несколько раз спектакль, проанализировать. К сожалению, сейчас статьи иногда носят характер отписки – фиксирование спектакля. А если спектакль действительно поисковый? Мы какие-то интересные идеи проверяем. Иногда этого ничего не видится, конечно, возникает такое ощущение. Мне кажется, надо внимательно относиться к тому, что делается, пытаться подтянуться к спектаклю, а не спектакль притянуть к своему уже устоявшемуся штампованному восприятию, что если на сцене нет зловещей музыки, хвостов и рогов, то нет мистики. Мне кажется, что мистика не во внешних проявлениях.

Я горжусь, что работаю с Александром Давидовичем Боровским и он является соавтором всех наших сочинений и придумок. Я в другом пространстве не представляю этой истории. А дальше уже возникают различные впечатления, ощущения: и тот свет, который нашел Дамир Исмагилов, и звук. Мне кажется, это все едино. И спектакль работался долго, мы делали очень много импровизаций.

Много этюдов, проб. Поначалу спектакль был какой-то озорной, хулиганистый, а потом приходили к строгости, к простоте. Все отбирается только тогда, когда уже стоят декорации, когда есть костюмы, когда ты видишь людей в шляпах, в одинаковых пиджаках. От этого возникает интонация, от этого даже возникает разбор сцены. Поэтому самое счастливое время, когда с тобой рядом сидят и сценограф, и художник по свету, и композитор, и артисты. Начинается рождение, сочинение в этом пространстве спектакля. А все остальное было только поводом для этого.