Нынешний апрель оказался во всех отношениях удачным для режиссера Сергея Женовача. Жюри национального театрального фестиваля «Золотая маска» присудило ему буквально все возможные премии за спектакли прошлого сезона – за «Мнимого больного» в Малом театре и «Захудалый род» в Студии театрального искусства. А за день до вручения этих наград Женовач со своими студийцами выпустил новый спектакль, который несомненно попадет в афишу «Золотой маски» следующего года – «Игроки» Гоголя. Корреспондент «Газеты» Глеб Ситковский отправился к Сергею Женовачу для того, чтобы расспросить его о новой работе.
Вы все время в своей жизни возвращаетесь к Гоголю. Начинали с «Панночки», а потом были и «Владимир III степени», и «Ночь перед Рождеством». А сейчас вот к «Игрокам» обратились. Гоголь, видимо, для вас как-то особенно близок?
У меня такая профессия, что не может быть какого-то одного любимого автора. Но Гоголь действительно в моей жизни значит что-то особенное, и даже трудно объяснить, почему. И «Игроки» для меня пьеса особенная. Когда я учился в Краснодарском институте культуры, у нас был дипломный спектакль по «Игрокам». Мне тогда казалось, что наши мастера и педагоги все делают не так, что «Игроки» — совсем про другое. И в ГИТИС я, естественно, поступал с монологом Ихарева. Так получилось что «Игроки» все время идут со мной по жизни. Когда я учился у Петра Фоменко, у нас был потрясающий и очень тонкий педагог Роза Абрамовна Сирота. Мы, студенты режиссерской группы, с ней два года над этим спектаклем работали как артисты. В итоге Петр Наумович выпускал этот спектакль как постановщик, а Роза Абрамовна – как педагог. Я еще раз вошел тогда в диалог с этой пьесой, и естественно у меня в воображении опять складывалась какая-то своя история. Сейчас, когда образовалась «Студия театрального искусства», я понял, что без Гоголя в репертуаре нам невозможно. Захотелось сделать своих «Игроков» и продолжить старый спор об этой пьесе. Я посвятил этот спектакль Розе Абрамовне Сироте и Петру Наумовичу Фоменко. Для меня «Игроки» — пьеса, равная по силе «Ревизору», «Женитьбе», «Владимиру III степени». Я вообще не понимаю, когда говорят: этот Гоголь получше, а этот Гоголь похуже, этот Толстой — гениальный, а этот не очень. Если это Толстой и если это Гоголь, то это уже интересно! В каждый период жизни тебя задевает что-то определенное. Бывает, читаешь пьесу и думаешь: никогда я не буду ее ставить. А потом возвращаешься к ней. Когда я перечел пьесу Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» для работы в Малом театре, я остался в недоумении. Мне казалось, что здесь очень интересная словесная ткань, но в чем пронзительность этой истории, было совершенно непонятно. А потом в какой-то момент почувствовал: здесь на сцене должно быть много-много яблок. И с этого пошло-поехало. Главное влюбиться в пьесу, почувствовать ее.
Вы, перед тем как приступить к репетициям «Игроков», ездили со своими студийцами на родину Гоголя, в Васильевку. Меня это слегка, честно говоря, удивило. Вот если бы вы репетировали «Ночь перед Рождеством», «Старосветских помещиков», вообще что-нибудь из «Миргорода», то там действительно малороссийские реалии очень важны, а для «Игроков», казалось бы, географическая привязка не так уж важна…
Нет, мне кажется, что для любого человека очень важна его малая родина. Ведь почти всегда у Гоголя действие происходит в городе N. А где этот город N? Никто не знает. И на фамилии персонажей посмотрите: Сквозник-Дмухановский, Утешительный, Яичница – это ведь все украинские фамилии. Мне вообще кажется, что действие всех произведений Гоголя происходит в городе, напоминающем Миргород, который он любил, знал. Это какое-то единое пространство, пространство души этого человека. Гоголь все время возвращается душой туда, в этот непонятный провинциальный городок, и чтобы понять его, нужно приехать в Миргород. Там, действительно, всего одна улица. Той лужи, конечно, уже нет, но зато вместо нее есть другая лужа. Когда едешь на родину того или иного писателя, то это нужно только для того, чтобы заработало твое воображение. Ты видишь тот самый флигель, где Гоголь работал и трудился. Все знают, что он писал стоя, но, приехав туда, ты видишь ту самую конторку. А еще крестьяне сделали ему потайную дверь, и когда к нему кто-то приходил, он через нее потихоньку убегал на пруд. Тот самый пруд, что описан в «Майской ночи, или Утопленнице». Ты бродишь по коридорам нежинской гимназии, сидишь в актовом зале, где Гоголь выходил на сцену как актер. А аудитория там длинная и просторная, как у нас в ГИТИСе. Лично для меня такие вещи очень много значат. Мы иногда ленимся, и нам не хватает времени. Но если ты что-то хочешь понять про Достоевского, нужно обязательно съездить в Петербург и Старую Руссу. А Толстой будет не до конца понятен, если не побывать в Ясной Поляне. Ведь это очень помогает почувствовать человека, понять, как он развивался. Сначала надо понять его, а потом уже заниматься своим, авторским театром. Не сделаешь этого — будешь всю жизнь ставить один и тот же спектакль.
Для вас «Игроки» — это комедия?
Я нахожусь внутри этой истории и поэтому мне трудно формулировать. Формулировки – это дело людей, которые придут на спектакль. Мне кажется, что деление на трагедию и комедию больше имеет значение для литературы, чем для театра. Театр, как и сама жизнь, не делится на трагическое и комическое. В жизни всегда одно продолжает другое. Почему я так люблю пьесы Островского? Возьмите, например, «Горячее сердце»: там обнаружится и детектив, и элементы чувственной мелодрамы, и комедия, и буффонада, и трагедия. Само собой, что Гоголь без юмора, без смеха – это не Гоголь. Но если душа не содрогается, если не больно, не страшно, не обидно, то это тоже не Гоголь! А вообще я вам вот что скажу: чем литературное мышление отличается от театрального? Литературный подход – это прежде всего осмысление, а театральный – прежде всего созидание, делание. Как только ты попытаешься что-то сформулировать словами, ты окажешься неточен. Вот я сейчас перечитал книжку Гладкова о Мейерхольде, и там формулируется, что такое мастерство: это когда «что» и «как» являются одновременно. Ты не анализируешь, как это сделать, а делаешь! А почему так? Не могу сказать!