Сегодня Студия театрального искусства Сергея Женовача показывает на сцене Центра имени Мейерхольда свою первую премьеру – “Захудалый род” по Николаю Лескову. Руководитель самого молодого московского театра СЕРГЕЙ ЖЕНОВАЧ ответил на вопросы РОМАНА ДОЛЖАНСКОГО.

– В какой момент вы поняли, что на вашем курсе в театральной академии учится не просто группа отдельных способных людей, но, возможно, труппа нового театра?

– Главное условие создания театра – внутренняя потребность друг в друге. Все можно преодолеть, если, во-первых, есть желание быть вместе, а во-вторых, если от соединения людей на сцене все получается точнее и мощнее, чем если бы они работали поодиночке. Но признаться в том, что получается театр, очень страшно, потому что это означает, что вся твоя жизнь отныне будет подчинена только одному делу. И мы с ребятами друг другу долго не признавались в том, что не хотим расставаться. Объяснение произошло только 28 апреля прошлого года – к тому времени уже и другие люди им говорили, что надо создавать театр, и в газетах писали, а мы так и не решались сказать друг другу. День тот, конечно, запомнился, и теперь мы его считаем днем рождения театра.

– Можно подумать, что появление театра произошло чуть ли не против вашей собственной воли?

– Абсолютно! Так оно и есть.

– Как же так? Токмо волею студентов?

– Фантазировать и сочинять легко, а быть вместе тяжело, тем более сегодня, когда рождение театрального организма есть нарушение театрального уклада. Уклад не расположен к естественному появлению нового, и это неправильно. Конечно, мечталось о театре. Но когда сбывается мечта, становится страшно. Лучше, когда не сбывается, тогда есть какой-то воздух в жизни. Новое дело – перемена образа жизни. Я испытывал такое не один раз в жизни, и мысли остались разные: и приятные, и неприятные.

– Очевидно, что решающим обстоятельством стало то, что вы почувствовали студийную атмосферу на курсе.

– Студийное ощущение – летучее, сегодня оно есть, а завтра его нет. Но это единственное, что делает театр осмысленным, не местом работы, но местом радости. И надо быть готовым к тому, что в какой-то момент это чувство потеряешь. Не случайно, что интересным актерским выпускам давали пятый год обучения (обычно на актеров учатся четыре года.– Ъ). Когда молодой актер попадает в большую труппу, ему трудно выстоять, трудно быть верным себе, потому что себя-то еще не знаешь. И нужно давать возможность молодым пробовать себя. Театр – это коллекция людей. И тебе должно быть, как бы лучше это сказать, вдохновенно в той группе, где ты работаешь. Театром заниматься интересно, но именно заниматься, а не сооружать спектакль за четыре недели, быстро сговариваясь с артистами, пусть даже самыми талантливыми и замечательными.

– Театральные люди любят повторять известное высказывание, что любой компании единомышленников отпущено не более 15 лет. Вы думаете об этом?

– Зарекаться невозможно. Неправильно говорить, что мы создаем что-то навсегда. И не из суеверия, а просто потому, что это неверная жизненная установка. Надо быть готовым потерять все в любую минуту. Любить, верить, дорожить – да, конечно, но и понимать, что все временно.

– Сейчас есть такое чудище, которое подкарауливает талантливых молодых актеров, чтобы их проглотить, во всяком случае откусить их от театра. Называется телевидение. Вы еще не слышите клацанья его челюстей?

– Актер, даже молодой, не может замыкаться в одном месте. Мне вообще кажется, что нельзя ничего запрещать. Запрещать – означает бояться, что они разбегутся. Если кому-то очень хочется сняться, даже если я считаю, что актера ждет неудача, то пусть снимается: она или он потом, осознав ошибку, будет еще больше мне доверять. А если есть настоящая роль в кино, которая может изменить актера творчески и человечески, то и театр может подстроиться под важную для него работу на стороне. Мне приятно, что ребятами интересуются хорошие режиссеры: Учитель, Рогожкин, Хлебников, Досталь, Звягинцев. А если кто-то выберет в будущем не театр, а что-то другое, то придется проститься. И ничего трагического, повторяю, в этом нет. Для меня такие потери давно не становятся утратами.

– На вашем курсе помимо актеров были и интересные, на мой взгляд, студенты-режиссеры, ставившие дипломные спектакли. Они будут работать в студии?

– Режиссура – профессия лидера. Молодые режиссеры должны культивировать в себе навыки вожака. Одно дело – быть рядом с учителем, с папой, рядом с ровесниками и друзьями, и совсем другое – среди чужих. Они должны искать не только свой путь, но и свой стиль, они не должны слишком долго подражать тому, у кого учились. Чтобы не стать подмастерьями педагога. Думаю, что они должны сейчас поработать самостоятельно, чтобы потом вернуться опять к нам. В идеале каждый режиссер должен обрастать своей компанией.

– “Захудалый род” – первая премьера молодых актеров в качестве дипломированных профессионалов. Вы работали еще на курсе над Лесковым или спектакль задумывался уже в театре?

– В Малый театр или в МХТ я бы предложил что-то другое. У меня нет замыслов, которые я считаю для себя судьбоносными, таких, что вот или поставлю, или буду считать, что жизнь прошла зря. Вообще, я считаю свой театр педагогическим.

– Слово какое-то больно неамбициозное, снижающее.

– Нет. Мы несколько месяцев работаем над Лесковым. Для меня они еще дети. И важно, чтобы ребята развивались не только профессионально, но и человечески. Поэтому хотелось поставить нравственную литературу, как бы банально это ни звучало. Чтобы можно было еще раз попробовать разобраться, как жить, во что верить, как найти сопряжение между своим внутренним идеалом и реальностью. Лесков (подобно любому большому автору) это поток, в который ты входишь и плывешь в нем. Жить хорошей драматургией и хорошей литературой – счастье. Вообще, для меня театр это постижение мира, обучение жизни через игру. Хотя ничему, конечно, мы не научимся