В этом году на «Золотую маску» номинированы два спектакля Сергея Женовача – «Мнимый больной» Мольера, поставленный в Малом театре, и «Захудалый род» по роману Лескова, который стал первым самостоятельным спектаклем недавно созданной Женовачем с учениками «Студии театрального искусства». С Сергеем Женовачем побеседовала для “Газеты” Ольга Романцова.
-Сергей Васильевич, какое впечатление уходящего года, связанное с театром, было самым сильным?
– Выпуск спектакля «Захудалый род»: на пятый год совместной жизни мы выпустили спектакль по роману Лескова и стали существовать в рамках театра. И то, что мы, репетируя по углам, сумели собрать большую, серьезную работу, где занята вся наша труппа, и выпустили четырехчасовой спектакль, сделанный по академическим параметрам, для ребят было серьезным испытанием, и они его выдержали. Наверное, для первого спектакля нужно было взять небольшую, остроумную историю, но мы выбрали материал, с которого, как нам казалось, нужно начинать.
-Почему?
– Надо дорожить той секундой, которая нам дается, и делать работу, которая может оказаться последней. Неизвестно, что будет завтра, поэтому не хочется тратить время на что-то необязательное, проходное. То, без чего ты бы спокойно прожил этот отрезок жизни. Мы ставили перед собой достаточно сложные задачи. Например, освоить систему рассказа, не ограничиваясь бытовым существованием на площадке. Найти такой способ существования, когда актер для того, чтобы выразить идею или мысль, которая его наполняет, может и сыграть, и рассказать, и показать что-то – сделать все что угодно. Ребята погрузились в эту сложную систему, пытаясь передать мировосприятие Лескова, и изобретали театр, подходящий только для его прозы.
-Известно ли когда вашему театру построят здание?
– Стройка идет. Мы верим, надеемся.
– Как вам удается сохранить театр, когда все время приходится играть спектакли на разных площадках?
– Это очень трудно, мы не можем спокойно планировать даже выпуски спектаклей. Все зависит от того, когда появится возможность где-то порепетировать. Но наш театр возник из внутренней потребности ребят работать вместе. Я предупреждал их с самого начала, что все будет не так гладко, как им кажется.
-Что для вас сейчас важнее всего?
– Для меня очень важно, чтобы ребята становились артистами. Они пока только на полпути к профессии. Хотя воспитывать и культивировать в себе актерскую природу надо всю жизнь. Как только начинаешь ее эксплуатировать, возникает государственное учреждение, занимающееся прокатом спектаклей. Мне хочется продлить у ребят ощущение студийности. Поэтому мы и назвали наш театр «Студия театрального искусства».
-Вы не боитесь, что кто-то из ваших учеников уйдет?
– В театре нельзя клясться в верности на всю жизнь. У людей есть потребность быть вместе, и они работают. Если она исчерпывается, ты помогаешь человеку обрести себя в другом месте, потому что он – твой ученик. Вот и все. И если артист репетировал с каким-то режиссером, это не значит, что он должен всю свою жизнь, до пенсии работать только с этим режиссером. Артисты должны работать с разными режиссерами, в разных системах. Любое дело начинается, развивается, к чему-то приходит и умирает. Поэтому мы живем второй сезон и радуемся, вот и все. А если возникают трудности, стараемся их преодолевать с юмором и с верой друг в дружку. Если кто-то захочет выбрать другой путь, мы будем им помогать.
-Существуют ли какие-нибудь заветные слова, которые вы говорите актерам студии перед выходом на сцену?
– В ГИТИСе есть традиция: перед экзаменом или показом студенты собираются вместе и выкрикивают какую-то фразу. Как футболисты перед началом матча. Это могут быть слова: «Вперед!» или «С Богом!», а может быть и фраза из спектакля. Если мы прокричим ее дружно, услышим друг дружку, возникнет какой-то определенный настрой, который повлияет на спектакль. Так было в “Мастерской” Петра Наумовича, мы тоже сохраняем эту ст
уденческую традицию.
-Чего вы не переносите в театре?
– Когда театр становится просто местом работы, превращается во времяпрепровождение или в способ зарабатывания денег. Когда уходит душа театра и возникает учреждение культуры для проката спектаклей. Тогда становится грустно. Я люблю театр, где любой спектакль – плод размышлений, мучений, где актеры верят: если они не поделятся со зрителями тем, о чем они сейчас думают, что-то в жизни будет не так. Если этого нет, все обессмысливается.