В «Студии театрального искусства» Сергея Женовача играют Лескова

Первый год своего «взрослого» существования студия держалась на студенческих достижениях: игрались «Мальчики», «Мариенбад», «Как вам это понравится», прочие студенческие спектакли ждут своей адаптации под чужие сцены и значатся в списке ближайших премьер. Но главное, весь свой первый сезон – девять месяцев – «женовачи» вынашивали «Захудалый род» Лескова и теперь предъявили новорожденный спектакль.

В семейной хронике древнего рода князей Протозановых нет эффектных кульминаций и развязок – лишь мерное течение жизни, с порогами, водоворотами и тихими заводями. С неумолимым предчувствием – нет, не катастрофы, но распада, заката, или, по сочному лесковскому словечку, захудания.

С актерских позиций «Захудалый род» – в каком-то смысле противовес «Мальчикам». Это в первую очередь женский мир – мир деятельных благородных вдов, умеющих даже в горе быть счастливыми, своенравных ветреных дочерей, благочестивых компаньонок, не знавших любви дьякониц, коварных столичных родственниц.

Да и сам роман написан от лица женщины, княжны Веры Протозановой (Анна Рудь), внучки главной героини – княгини Варвары Никаноровны Протозановой (Мария Шашлова). Марья Болконская, некрасивая княжна с лучистыми глазами, – вот с кем ассоциируется героиня Анны Рудь. Она кажется старше и печальнее своей моложавой и пылкой бабушки и навсегда молодого деда, убитого в бою (Андрей Шибаршин). Она пытается сохранить хотя бы в записках совсем недавний, ею еще застигнутый, но уже невозвратимый век расцвета русских дворян – независимых и гордых чудаков и добряков. Впрочем, Лесков (более других своих произведений любивший именно свой неоконченный «Захудалый род») уверял, что подобными чудаками буквально кишели мелкопоместные губернии.

Нам же дано лишь изумляться – неужели наши истоки были такими кристально чистыми? Нам, нынешним, не понять: как можно – с каким-то даже артистизмом – разбить свое счастье, чтобы не помешать любимому, и прожить всю последующую жизнь под знаком этой любви, принесенной в жертву.

Или в конце абсолютно праведной жизни вдруг осознать свою христианскую несостоятельность, если ты не способна смиритьсяс тем, что весь мир – с твоими детьми, друзьями и праведной заботой о них – катастрофически несовершенен и не может гармонировать с истинным христианством. А ведь именно эта дилемма приведет Варвару Никаноровну в нравственный тупик – и на трагедийную высоту, когда человек обречен на выбор, но сама ситуация выбора для него невыносима.

В той «Руси изначальной» не прерывалась связь времен. Чтобы обозначить ее, Женовач позволил себе несколько пронзительных сентиментальных ноток в своем сумрачном, аскетичном черно-золотом спектакле. Когда юноша-дед, облыжно обвиненный в измене, закричит своему полку: «За мной!», к нему вдруг кинутся все его домашние, чтобы прикрыть и спасти. И он останется в их жизни, оставшись в их памяти. Ворвется, совершенно счастливый, чтобы расцеловать свою вдову, когда она отказывает другому. Или задержится, чтобы рассмотреть с любопытством и нежностью дочку своего сына – ведь он так и не успел увидеть их обоих.

А между тем светлую и чистую протозановскую Россию постепенно прибирают к рукам циничные, деловые, безликие «утята», которых высидела, к своему недоумению, простодушная «курица»Русь. Этот мотив, вызывающий лишь отторжение во всяких посконных ура-патриотических лозунгах, в спектакле Женовача отзывается живой болью. Ведь дело, в конечном счете, не в идеях, а в степени таланта и искренности.